Экспаты

Кейт вздохнула, не слишком, но все же достаточно глубоко. Ну вот, наконец-то. Приехали.

Декстер был в Лондоне, когда состоялся выезд-въезд. Компания-арендодатель свалилась на них в восемь утра, прислав небольшой подъемный кран, с помощью которого извлекли их мебель и прочие вещи — диваны и кровати, постельное белье и посуду, щетки, швабры и пылесос. Кресла, бюро, письменный и обеденный столы. Все вытащили через окно, и к десяти утра работа завершилась. Подписали нужные бумаги, кузов закрыли, и грузовик уехал. Исчез.

Это был еще один мрачный и дождливый осенний день. Окно открыто все утро. В квартире холодно и пусто. Кейт одна, снова одна.

Сидела в одиночестве и ждала прибытия шедшего морем контейнера, который наконец должны были доставить после трехнедельного пребывания на таможне. Это был тот самый оранжевый контейнер, который два месяца назад забрали у нее в округе Колумбия, и она стояла там одна и тоже в пустом доме, и все бумаги были подписаны, свидетельствуя, что все собрано, упаковано и погружено в черный грузовик, игриво украшенный силуэтом грудастой женщины, который должен ехать в порт Балтимора, где контейнер перегрузят на пароход «Осака», чтобы он пересек Атлантику и через одиннадцать дней оказался в Антверпене, а там эти бумаги передадут водителю другого грузовика, принадлежащего голландской грузовой компании, ничем не украшенного белого грузовика, вот сейчас заворачивающего за угол, вон там, перед пустой квартирой, и она снова одна, а ее муж занимается той же работой на другом континенте, ее дети сидят в школе и учат то же самое, и вещи в контейнере те же самые, а вся разница в ее новом местопребывании и в том, кто она теперь такая. В середине Европы. И отныне это другая, новая Кейт.

— Декстер, мне кажется, отличный муж. Не так ли?

Разговоры с Джулией частенько становились гораздо более личными, чем хотелось бы Кейт. Джулия не скрывала свою потребность в беседах на интимные темы, она практически вымаливала у Кейт подробности ее жизни. И несмотря на ее кажущуюся уверенность в себе, она была ужасно неуверенной и ненадежной. Она была несчастлива в любви, сомневалась в личных отношениях, испытывала дискомфорт в интимных делах. Всю свою жизнь она была одинока, совсем как Кейт, пока случайно не встретила Билла. Но она по-прежнему вела себя и действовала, опираясь на те же принципы одиночки, по-прежнему беспокоилась, что ее благополучие в любой момент могут отнять и она не сумеет этому помешать.

Кейт не знала, как ответить на вопрос Джулии; она и себе-то не смогла бы на него ответить. Ее отношения с Декстером улучшились сразу после переезда — Декстер был теперь необычно внимателен, и они стали ближе друг к другу. Перемена положительно сказалась на них обоих, позитивно повлияв на брак. Но не на Кейт как на личность.

Однако потом Декстер начал все чаще уезжать и отсутствовать, отправляясь бог знает куда. У нее едва хватало терпения выслушивать его путевые впечатления. И он становился все более скрытным, отстраненным и отсутствующим, даже когда был дома.

Кейт не могла решить, нарушить ли ей данное себе обещание ни в чем не подозревать мужа. И если она поддастся искушению и позволит себе быть мнительной, то в чем его подозревать? В обмане? В изменах? В том, что у него психологический кризис? Или работа не ладится, а он ничего не рассказывает? Может, он злится на нее за что-то?

Она никак не могла определить, в чем кроется проблема и существует ли она вообще. И хотя чувствовала смутное желание поговорить с ним об этом, еще больше стремилась сохранить свои заботы и волнения в тайне. Ей всегда было удобно и комфортно при наличии чего-то невысказанного; секреты давно стали частью ее жизни.

Кейт посмотрела Джулии прямо в глаза, так сказать, сквозь вновь образовавшийся дверной проем, ведущий на более высокий уровень в их отношениях, и решила не переступать этот порог. Так она поступала всю свою жизнь.

— Да, — сказала она. — Он отличный муж.

Потихоньку Кейт приспособилась к новому распорядку дня, к новой рутине.

По вторникам и четвергам, забрав детей из школы, она занималась домашними заданиями по французскому, потом отправлялась на занятия. Ее преподавательница, поразительно молодая и добродушная женщина французско-сомалийского происхождения, очень радовалась быстрым успехам Кейт и ее произношению, прямо как у настоящей француженки. Французский давался Кейт без особых трудов, она ведь столько лет пользовалась испанским, освоив множество диалектов — от кубинского до никарагуанского, от северно-мексиканского до восточно-мексиканского.

Два-три раза в неделю Кейт посещала спортзал. Она приняла рекомендацию Эмбер Мандельбаум — та вечно занимается гимнастикой, но так и не обретает настоящей спортивной формы — и записалась в некое странное заведение, в котором всегда предлагали сандвичи с ветчиной и капуччино, но никогда не выдавали полотенца и не вводили утренние занятия фитнесом. Двери этого клуба вообще раньше девяти утра не открывались.