Экспедитор

Возьмем меня. Я ведь тоже в какой-то степени социопат. Сороковник – а ни нормальной семьи, ни детей. Работы тоже нормальной нет – а за ту, что есть, по ходу срок мне светил… не такой большой – но лет пять как с куста. Полон сейф стволов. В шкафу – все, что нужно для выживания, а не памперсы и детские вещи, из которых дети выросли. И если я в компе что-то и искал – так курсы акций или облигаций, или страховки, а не что делать, если у ребенка зуб режется или сын начал чувствовать себя взрослым и тебе хамит.

Ненормальный я. Был и есть. Но я выжил. А они не выжили. Они умерли все или почти все – не сумевшие прорваться к машине, покусанные соседями, застреленные бандитами, угнанные в рабство… Отнюдь не лучшие выжили, понимаете. И осуждать кого-то сейчас – это как себя осуждать.

Мы выродки крыс,
Мы пасынки птиц,
И каждый на треть – патрон.

Пел Саша Башлачев. А еще он пел про время колокольчиков. Вот оно и наступило.

Время колокольчиков…

– Кого-то можешь назвать?

– Где?

– Скажем, в Луганске.

Дима задумался, потом сказал:

– Бодров.

– Как актер?

– Да.

– Кто он?

– Подполковник, член Госсовета. Он вроде если и грязен, то в меру.

– А кого опасаться надо?

– Тут все спят зубами к стенке.

Понятно.

– До границы сопровождение организуешь? А то все нервные, встрять на ровном месте не хотелось бы.

– Можно.

Я сплюнул.

– «Барса» я тебе дарю. От сердца, можно сказать, отрываю, себе собирал. Сведешь с теми, кто вам такие занятные дульники делает?

Вечером я через Северок выдал заранее оговоренный код, свидетельствующий о том, что у нас все нормально. И получил ответ…

Бывшая Россия. Шахты, Ростовская область

Девятьсот сорок шестой день Катастрофы

Шахты – второй по величине и значению город Ростовской области – город с мрачной историей. Здесь проходил сталинский «Шахтинский процесс», здесь же долгое время жил и работал маньяк-убийца Андрей Чикатило – его мазанка и до сих пор стоит, говорят, заброшенная, люди к ней боятся подходить. Это Восточный Донбасс – та часть Донбасса, которая досталась России при разводе в девяносто первом. Граница была проведена идиотски, не думая – но «маемо те, шо маемо», как сказал первый президент Украины.

В отличие от украинского Донбасса, здесь до самой Катастрофы не велось добычи из близко расположенных к поверхности пластов угля, хотя их было не меньше, чем в украинском Донбассе. Говорят, что при СССР добыча была запрещена под предлогом того, что эти пласты нужны на случай большой войны как самые легкодоступные.

Произошедшая катастрофа изменила все – границ больше не было, каждый как мог, так и выживал, копанки были даже в огородах. Шахты, кроме того, зарабатывали еще металлом – здесь был Ростовский электрометаллургический завод – и швейкой. Здесь был мощный швейный куст, в том числе предприятие БТК – производство армейской формы, – было производство спецодежды, в том числе сверхценные сейчас костюмы сталеваров. И армяне, которых в Ростове жило традиционно много, подсуетились с типичным для них ремеслом – обувным. А мародеркой не проживешь, одеваться все равно надо.

Между крупными городами ходили колонны, сопровождение было скромным, но Дима напросился в сопровождение, чтобы выполнить свою договоренность и свести меня с производителями снаряжения и тюнинга. Как он сказал, тут есть даже производство оружия, даже примитивного.

Колонна была довольно большой, загружена всяким – лесом, жратвой. Железка тоже работала, но вяло – большие составы сейчас трудно собрать, электровозы на приколе все, а тепловоз много жрет, дорого гонять. Подумалось, что вот тебе и сбыт для нашего камбарского машиностроительного, да и не только для него. Вот у нас, например, в Можге есть завод, который сохранил производство кузнечных наковален и слесарных тисков. До Катастрофы кому это все было нужно, кто слесарил? А сейчас кому нужны эти пятикоординатные станки, доработают до первой поломки – и все, запчастей нет. А без тисков, наковальни и простенького токарного или фрезерного станка – куда ты денешься…

Хорошо, что у нас все старое оборудование не успели в металлолом сдать, да и сами мы станки кое-какие производим. Ижевские станки – самые простые и примитивные, но сейчас другие и не нужны.

Дорога была хорошей, мы по М4 как раз и шли. Рядом – бывшая Украина. Значения это сейчас не имело никакого, границ больше не было, был единый Донбасс. Великая степь – поселения, терриконы, «виселицы» у копанок. Мне, уральцу, здесь было не совсем комфортно – совсем не было леса. И земля плоская. У нас все-таки привычка к горам и к лесу, в котором, чуть что, можно спрятаться. Лес и прокормит, и защиту даст, лес – это и доступное топливо, и материал для постройки жилища…

Наши машины стояли в конвое рядом, а Дима ехал в моей машине – присматривался, как у нас сделано, перенимал опыт.

– А что, вы теперь так и живете отдельно, Удмуртией?