Экспедитор

Усевшись поудобнее, Рэмбо выставил сошки на максимальную длину, чтобы вести огонь сидя, и дослал патрон в патронник. Прицел вывернул на минимальную кратность – больше полутора тут и смысла не было. Целей было много…

В прицел он увидел оборванного, всего в крови мужика в какой-то спецовке – у того была сломана нога, но он ковылял и ковылял к машине.

– Вата, твою мать…

Понятие «вата» было очень удобным, так как позволяло не видеть в уничтожаемом противнике человека. Вообще. Вата, ватники, ватаны, колорады, сепары – все эти слова на удивление легко вошли в общеупотребимый лексикон на Украине. Это позволяло не видеть отдельных людей, а видеть только безликую серую биомассу, прущую с Востока на Украину, которую только и можно, что жечь, убивать, уничтожать, «нищить»…

Винтовка отдала в плечо, Рэмбо передернул затвор – в этой винтовке он тоже был удобным, можно было не менять прикладки. Так… вон еще один прет. Старуха жирная…

Вата…

Тварь охотилась уже два дня, но безуспешно – она так и не смогла найти себе пищи. Но и осталась в живых, что было немаловажно, потому что то, что вызвало к жизни эту тварь, заботилось о поддержании жизни в организме настолько, что, если организм все же умирал, оно возрождало его к жизни, как могло. Оно же запускало немыслимые для человека процессы перестройки организма на молекулярном уровне, с целью приспособить его к новой жизни, к охоте на биомассу…

Наилучшим образом.

Тварь, которая выглядела сейчас как охотник из «Чужих», в прошлой жизни была обычным работягой, который был задержан по подозрению в причастности к ДНР. В списках на обмен его не было, и его припахали на хозяйственных работах. Во время таких вот хозяйственных работ в заброшенном здании профилактория его и укусила какая-то странная вялая крыса. Крысу он убил, а потом умер и сам.

Потом его нашли охранники. Несколько раз стреляли в него – но безуспешно, для него они стали пищей, позволившей перестроить свой организм.

Так он стал тварью, существом, для которого в русском языке существовало удачное определение – нежить. Но несмотря на то, что все живое для него представляло теперь не более чем биомассу, в нем остался какой-то крохотный кусочек человеческой памяти. Он ненавидел тех, кто одет в британский камуфляж, и охотился за ними. Память об издевательствах осталась – и теперь он мог отомстить.

Сейчас он подбирался к большой машине по высокой, некошеной траве, подбирался медленно и терпеливо. Его добыча время от времени смотрела в его сторону, и он замирал – но его не могли увидеть. Дело в том, что на нуле – так называли фронт – к четвертому году войны скопилось достаточно самых разных тепловизоров и наблюдение вели только с ними, а без тепловизора вести наблюдение не умели и не учились. Но он не был живым, и температура его тела ничем не отличалась от температуры окружающей среды, а потому и тепловизор его не видел…

Снова движение – он замер. Громкие звуки означали выстрелы, которые ему были практически не страшны. Чтобы свалить такого, как он, нужен был ДШК или КПВТ.

Потом на крыше бронированной машины встал в полный рост человек – и он понял, что должен его убить и насытиться им. На нем был тот самый камуфляж, который вызывал у него ненависть.

Человек исчез из поля зрения. Но человек был там – он чувствовал это. И когда он услышал выстрел, он не только понял, что он там, но и сумел приблизительно определить его положение на крыше.

Сжавшись в стальной комок, он приготовился к прыжку. В том, что он сумеет запрыгнуть на крышу, он не сомневался – его ноги трансформировались и напоминали чем-то лапы хищной птицы…

– Часто работает. Может, помочь?

– Сиди. На вот, дерни.

– Не, у меня свое есть…

Один из бандеровцев достал из нагрудного кармана тюбик из-под валидола, высыпал на ладонь какие-то яркие таблетки. Принял одну, предложил побратиму.

– Не, не буду.

– А чо так?

– Стремно что-то. Еще подсядешь. Я лучше шмали укурю.

– Ни фига не будет, отвечаю. Это американские витамины, специально для армии, принимаешь – и все ништяк, про страх даже не думаешь. Мы когда с «беркутней» на Майдане махались, всегда колесами закидывались. Только много нельзя, потом несколько дней спать не будешь. И почки садятся.

– А я титуханил тогда.

– Да ты чо? Ну даешь. Много башляли?

– Не много. Обещали по пять штук за выезд – хрен. За первый две заплатили, а за второй ничего – кинули.

– Козлы…

– Везде кидалово, – заявил сидевший напротив нацист, – мы когда на ноль заходили, я тогда еще по мобилизации служил, так вот ротный нас собрал и сказал: половину с карточек – ему. Один отказался, так у него через несколько дней граната в руках взорвалась. А если у родаков бабки есть, так вообще нет проблем, пятьдесят тысяч гривен – и тебя в тыл переводят…

Удара о броню они не услышали – только как-то сдавленно вскрикнул майор, и все. А потом из люка пропали его ноги… как выдернули.

– Чо?

– Что за…

От стоявшего за ними бусика ударил автомат, потом еще один. Один из нацистов отомкнул запор двери.

– Не ходи!

– Пошел ты!

Выскочил первый, затем второй, третий…

– Чо там!?