Экспедиция

Свейна Ларсена было не узнать. Он лежал в больничной палате – жалкий истощённый гномик, с изборождённым морщинами лицом. Камилла подошла к нему и осторожно дотронулась до его руки. Он вздрогнул, устремив на нас покрасневшие воспалённые глаза. Медсестра, которая вошла с нами в палату, тоже подошла к нему. Казалось, он её узнал, попытался улыбнуться. Веки его снова сомкнулись. Он впал в забытье.

Медсестра вывела нас в коридор. Она выглядела озабоченной и заверила нас, что они делают для пациента всё, что могут, но он очень и очень слаб. Мы можем прийти ещё раз завтра. Если наметится негативная динамика, то она сразу же нам позвонит.

Камилла была испуганной. Она не представляла себе, что Свейн Ларсен так серьёзно болен. Она считала, что у него воспаление лёгких. Ведь молодые и сильные мужчины от этого не умирают? Медсестра чуть ли не вытолкала нас из коридора, но Камилла остановила её, когда та уже поднималась по лестнице. Ведь никому больше не разрешается навещать Свейна?

– Всех представителей прессы следует направлять ко мне, – сказала она.

Камилла была на грани нервного срыва.

Глаза медсестры сузились от раздражения. Она должна сообщить нам, что пациента скоро придут навестить из администрации губернатора. Им ведь тоже небезынтересно, почему Свейн так тяжело заболел и почему собаки все, кроме одной, погибли.

Неужели все собаки погибли? Я так и села посреди лестницы и разрыдалась, сама не понимая почему. Камилла зашипела на меня: нужно взять себя в руки. Что подумают люди?

Долгий-долгий день в гостинице. Камилла читала сообщения, которые приходили на мобильный телефон, составляла на ноутбуке официальный отчёт о несчастье со Свейном Ларсеном и рассылала его в разные инстанции.

Сообщения семьям не были слишком пространными или детальными: экспедицию постигла неудача, один из участников попал в больницу и уже находится на пути к выздоровлению. О собаках не упоминалось ни слова.

К вечеру позвонили из больницы: состояние пациента оставалось без изменений. Они попытались связаться с семьёй Свейна. Не могли ли мы помочь с адресом и номером телефона?

Камилла перестала приставать ко всем по поводу её транспортировки на льдину. Как минимум десяток раз она пыталась связаться с экспедицией по спутниковому телефону. Но почему они не отвечают? Лично меня утешало лишь то, что полицейский Кнут Фьель находился там, в лагере, вместе с ними. Он производил впечатление опытного и надёжного человека.

Весь следующий день мы провели в состоянии томительного ожидания. Из больницы постоянно звонили. Ситуация со Свейном оставалась без изменений. Мы пообедали в ресторане, хотя это было намного дороже, чем в пабе. Быть может, мы зря беспокоились, что любопытные аборигены будут докучать нам своими расспросами. К нам относились как к больным, как к тем, кто нуждается в сочувствии.

Мы вернулись в свои номера. Придётся набраться терпения и ждать. Но общество Камиллы было всё же предпочтительнее, чем оставаться наедине со своими переживаниями. Время как бы сконцентрировалось в единой точке. Я не рискнула бы даже подумать о том, что мы должны сделать и чего мы не сможем сделать, и совершенно не предполагала, какие новые неожиданности могут подстерегать нас в будущем. Мы попали в безнадёжную ситуацию, это как уравнение со многими неизвестными. Почему Мадс и Карстен не звонят нам? Единственное, что мы узнали о них, да и то со слов начальника полиции, что «с другими участниками экспедиции всё в порядке». Нас кидало в разные стороны – амплитуда настроений колебалась от оптимизма к ощущению полной безнадёжности.

Камилла позвонила отцу Свейна. Разговор оказался не из лёгких. Впервые за все те годы, что я её знала, в её голосе появились страх и отчаяние.

Вечером на третий день пребывания Свейна в больнице нам позвонил начальник полиции и попросил прийти для беседы. Он даже не намекнул на то, о чём собирается с нами говорить. Мне показалось, что Камилла заинтригована – так же как и я. И ещё это леденящее чувство страха. В такси мы не сказали друг другу ни слова. Начальник полиции встретил нас в приёмной и проводил в свой кабинет. Он предложил нам кофе, но, без сомнения, это была обычная протокольная формальность. Там находился и другой полицейский, который записывал всё, что мы говорили.

Начальник полиции тяжело опустился в кресло у письменного стола. Знаем ли мы, что по Лонгиеру циркулируют самые разные слухи об экспедиции? Но ведь слухи могут просочиться в прессу – чем мы это заслужили? Мы взглянули друг на друга. Камилла выпрямилась и сказала, что мы вообще-то почти не общаемся с местными жителями. Слухи – о чём?

Он с некоторым сомнением взглянул на нас.

– Если полгорода болтает одно и то же, то это уже не тайна, – заключил он. – Из гостиницы в Нюбюене, когда вы там жили, исчез яд. Точнее сказать, два разных типа крысиного яда. Одна из ёмкостей – банка для варенья – стояла на кухонной полке. После вашего отъезда банка оказалась опустошена. Вы об этом что-нибудь знаете? В таком случае вы обязаны сейчас же нам сообщить.