Экспедиция (СИ)

До Проциона Эльгомайзы оставалось сорок дней полёта. Киндзюлис был посажен под домашний арест: Андрей запретил ему выходить из каюты. Биолог отреагировал спокойно и ничуть не расстроился. В шахматы с ним никто не играл (это всё равно что играть с шахматной программой), а других развлечений Юозас не признавал. Сидел в своей каюте и чистил картошку, которую ему приносили Кэли и Леона (картофелечистку профессионалы класса «А» починить так и не смогли).

Отсутствие в кают-гостиной биолога никого не опечалило. Катеринка делала вид, что счастлива — без Юозаса с его глупой улыбкой и глупыми шутками. Ей нравился литовец, понял Андрей. А этот болван, увидев её расстроенной, притащил ей хомяков. Как игрушку ребёнку, чтобы перестал плакать. Жалость вместо любви. Пожалел.

Юозас обиделся. Что он такого сделал, за что она его возненавидела? Он же не нарочно их выпустил, сами сбежали, испугались незнакомого помещения и незнакомой Катеринки. А кто бы не испугался? Орала будто её резали. Истеричка. Назвала его в глаза придурком и не извинилась.

Биолога привлекала её детская непосредственность. Ему нравилось, как вспыхивало от похвалы Катеринино лицо, как сияли глаза от вскользь оброненного шутливого комплимента. Она всё принимала всерьёз. Девушка с душой ребёнка, ждущая от мужчины отцовской любви и привязанности. Так и не ставшая женщиной. Юозас питал к ней эту самую привязанность, не испытывая любви. Так бывает. Свой выбор она сделала сама, и биолог решил исчезнуть с Катиного горизонта: умерла так умерла.

С водворением Киндзюлиса под арест на «Сайпане» воцарилось спокойствие. Казалось, ничто не предвещало неприятностей. Древнюю пословицу «когда кажется, надо креститься» Андрей вспомнил когда в «поведенческой компоненте» начались необратимые изменения, о которых его предупреждал Волокушин. Объяснял, доказывал, предостерегал.

Волокушинские гипотезы Андрей воспринимал как фантастику. Но проходя мимо каюты биолога, задержался у неплотно закрытой двери. Биолог раздражал капитана даже сильнее, чем бездельник Перевозчиков. Вот скажите, с кем он сейчас разговаривает? С хомяками, надо полагать? С ума съехал.

«Нет, так нельзя. Королева не должна так себя вести. Лезет в пасть моему слону, не просчитывая ходов противника… Это очень по-женски» — втолковывал хомякам Юозас. Губы Андрея сами собой растянулись в улыбку. Которая, впрочем, сменилась недоумением: хомяки возражали… голосом Нади Кисловой, прозванной Кислотой за уксусный характер и злой язык.

— А куда мне пойти? Больше некуда. Ты ведёшь себя не по-мужски, все выходы перекрыл, — отбила атаку Кислота.

— Куда пойти, куда податься… — подхватил биолог. — Соглашайся на ничью, королева. И не вздыхай. Сейчас покажу тебе пару эндшпилей. Выучишь ладейный. И мат двумя конями. Завтра всех обыграешь. И никто с тобой больше не сядет за доску. Как со мной не садятся.

— Я сама с ними не сяду… Я с тобой хочу! — объявила Юозасу Кислота, и Андрей поразился: чем её взял этот непроходимый ботаник, у которого вместо мозгов «травка зеленеет, солнышко блестит». Впрочем, так ли уж непроходимый, если у него получилось расположить к себе уксусную Кислову и вывести из себя Ветинскую, с её-то самообладанием.

Раздался характерный звук сметаемых с доски фигур.

Панна Катажина

В кают-гостиной Юозас больше не появлялся, и у Леха Золтовски, что называется, появился шанс. Катеринку он называл панной Катажиной и серьёзно утверждал, что её фамилия восходит к древнему княжескому роду. На «Сайпане», где по определению Андрея было каждой твари по паре, не хватало только этого Ромео.

Золтовски с его неуёмной польской спесью влюбился в Катеринку как мальчишка. Мало того, он где-то откопал историю князей Речи Посполитой, где Веттины фигурировали как Курляндские князья, последний из которых, герцог Курляндский, жил в 1750 году. Решающую роль в этом заблуждении сыграло то, что Катеринка была незамужней (об этом говорила фамилия Ветинская; замужняя пани была бы Ветинова). Объяснять упрямому поляку, что русские женские фамилии не изменяются, в отличие от Польши и Литвы, — объяснять было бесполезно. Лех как заведённый талдычил одно: титул князей Веттинов угас на возведённом в это достоинство Морисе Саксонском (de Saxe), герцоге Курляндском. О женской линии в истории рода ничего не говорится, а значит…