В конце месяца в дневнике появилась такая запись: «Мы настолько срослись с морской средой, что я ощущаю себя пастырем корифенового косяка. Стоит нам изменить курс или скорость, и корифены тотчас повторяют наш маневр, чтобы не отстать. Они прижимаются так близко к левому борту ладьи, что хвостовые плавники подчас рассекают воду рядом с бунтом и, светя фонариком, можно во всех подробностях рассмотреть голову рыбы. Днем они нередко плавают, раздвинув белые губы, словно ловят планктон, видно даже розовый язык. И расправленные, словно крылья бабочки, грудные плавники отливают такой яркой голубизной, что кажутся светящимися. Сперва замечаешь эти плавники, а потом уже саму рыбу. Серебристые ночью и после смерти, эти морские хамелеоны днем поражают богатой расцветкой: спина почти коричневая, голова травянисто-зеленая, хвостовой плавник желто-зеленый, остальное тело переливается разными оттенками зелени в зависимости от освещения. Сколько ни смотрим, не можем налюбоваться на такую красоту. Идут за ними, будто овцы за пастухом; невольно напрашивается сравнение с кротким добродушным стадом».
На нашем пути попадались течения, богатые планктоном. Ночью вся поверхность моря фосфоресцировала, и светящаяся пленка облекала соприкасающихся с микроорганизмами рыб и стебли камыша. Организмы покрупнее мерцали обособленными искорками. Выловив их мелкоячеистой сетью, мы установили, что это веслоногие рачки с большими черными глазами.
Бывало так, что море не отличишь от неба. В темноте корифены напоминали плывущие по черному небосводу бледные продолговатые облака; в то же время фосфоресцирующий след от хвостового плавника превращал их в этаких огромных светящихся головастиков. А веслоногие рачки выступали в роли звезд.
Ветер усилился, и мы пошли быстрее. Корифены тоже прибавили скорость; особенно хорошо это было видно ночью по удлинившемуся световому следу, когда они напоминали уже не столько головастиков, сколько электрических угрей. Сядешь после вахты на лавку с левого борта и подолгу любуешься изумительным ночным спектаклем. Если нескольким рыбам приходило в голову поменяться местами в строю, начинался удивительный балет, длинные кометные хвосты перекрещивались и сплетались, образуя восхитительные узоры.
На рассвете строй рассыпался, но остатки косяка, словно толком еще не проснувшись, продолжали кружить около ладьи и под ней. Остальные плавали поодаль по две, по три, выскакивая боком из воды в погоне за сверкающими летучими рыбками. Иной раз целыми днями нас сопровождали олуши. Смотришь, летит впереди охотящейся корифены, чтобы в нужный момент спикировать и перехватить спасающуюся от погони летучую рыбку. А обманутый охотник растерянно мечется в разные стороны, тщетно поджидая пропавшую в небе добычу.
Мы ломали себе голову, почему охотники на ночь неизменно возвращались к нам и возобновляли свое лунатическое шествие. По мнению Карло, они обнаружили, что на «Тигрис» ночью падает дождь из летучих рыб. Корифены шли с разинутой пастью таким плотным строем, что не застрявшая на ладье летучая рыба неизбежно доставалась какой-нибудь из них. Но почему сбор непременно у левого борта? Потому ли, что именно с этой стороны вечером, перед тем как эскорт погружался в сон, наш золотистый кораблик озаряла восходящая луна? Мы терялись в догадках. Одно было очевидно: на ночь корифены для безопасности сбивались в стаю, подобно животным прерий. Вероятно, «Тигрис» представлялся им надежным могучим защитником, и каждая корифена рассчитывала, что кто-нибудь из соседок поднимет тревогу, став жертвой внезапной атаки на дремлющую компанию. В Море Ленивцев у корифен были враги, способные проглотить их целиком так же запросто, как сами они могли съесть полдюжины летучих рыбок.
Однажды ночью, когда мы плыли в сопровождении нашего скопища светящихся призраков, я стоял у румпеля и дремал, прислонясь к перилам мостика. Внезапно меня заставил очнуться какой-то переполох возле борта ладьи. Фосфоресцирующие корифены метались в панике, словно Кто-то выпустил по ним торпеду. А вот и сама лучезарная торпеда! Она была и подлиннее, и потолще своих жертв. Спасаясь бегством, корифены тянули за собой искрящийся след, и казалось, на поверхности моря извиваются морские змеи, однако живая торпеда внесла сумятицу в световые узоры. Когда же тусклые огни пропали вместе с корифенами, мы рассмотрели в черной толще трехметровую молот-рыбу. Она уходила от ладьи, выписывая торчащим спинным плавником нервные зигзаги, словно недовольная доставшейся ей добычей.
Через минуту после того, как огромный хищник скрылся, корифены снова собрались вдоль левого борта ладьи, и строй их казался нам плотнее прежнего.