Экспедиция “Тигрис”

На полголовы выше всех сидящих за столом — одиннадцатый член экипажа, Норрис Брок, США. Профессиональный кинооператор; возраст — сорок лет. Высокий, худой и на диво подвижный. С ним я тоже не был знаком. И не я его выбирал. Вплоть до нашей первой встречи он был для меня лишь обязательным параграфом в контракте с консорциумом, который одолжил мне средства на экспедицию. Норрис мало говорил, зато все видел. Он был вездесущ со своим неразлучным «младенцем» — специализированной синхронной кинокамерой с длинным микрофоном наверху, похожим на детскую бутылочку. Он нянчил свою камеру, взобравшись на макушку мачты; с нею же, нажав спуск, прыгал в воду с крыши главной рубки. Пока я не узнал поближе Норриса и его таланты, я предполагал, что Национальное географическое общество США выбрало его за рост. Ему ведь было предписано снимать нас, даже если мы станем тонуть. Что ж, его голова еще будет торчать над водой, когда мы все успеем захлебнуться... Поначалу трудно было привыкнуть к тому, что камера Норриса всюду сует свой нос, следя за всем, что мы делаем и говорим, и ребята не раз подходили и спрашивали меня, что за человек этот долговязый оператор. А я и сам не знал, что он за человек. Слышал, что годом раньше Норрис Брок с таким же заданием участвовал в экспедиции на двойном каноэ из стекловолокна, которое прошло маршрутом древних полинезийцев от Гавайских островов до Таити. Другие операторы снимали с сопровождающего парусно-моторного кеча, но долговязый Норрис всю дорогу ютился вместе с экипажем каноэ, обеспечивая крупный план. Плавание прошло без особых происшествий, если не считать бурного психологического конфликта между полинезийской командой и чужеземными руководителями эксперимента. Никто не скрывал, что от Норриса ждут кадры, отражающие еще более бурные стычки среди смешанной команды «Тигриса». Вышеупомянутый психологический конфликт стал главным стержнем готового фильма о смелом переходе на двойном каноэ, и поскольку паруса и волны могут занимать зрителя от силы несколько минут, нашему одиннадцатому члену экспедиции, конечно же, было велено не прозевать минуту, когда мы схватимся на кулаках.

Я объяснял ребятам, как снова и снова твердил участникам предыдущих океанских плаваний на малых судах, что существует так называемый «экспедиционит», что для людей, подолгу обитающих в тесной рубке, он опаснее любого урагана и мы непременно увидим его акулью пасть, если не будем настороже и не сумеем себя сдерживать, как бы ни хотелось наорать на соседа за то, что он забыл в твоей постели рыболовный крючок или справляет нужду с наветренной стороны.

Ребята слушали меня внимательно, и я даже начал подумывать что вездесущий «младенец» Норриса может оказаться самым эффективным и желанным для руководителя средством против «экспедиционита». А впрочем... Ведь этого самого «сосунка» американец таскал с собой в полинезийской экспедиции и привез такие кадры... Вот и Карло уже ворчит, потому что Норрис знай себе кино снимает, тогда как он, Карло, кроме фотографирования обязан варить макароны и кантовать груз.

Улучив минуту, когда мы с Норрисом очутились с глазу на глаз, я сказал ему, что он, конечно, вправе вести себя на борту как пассажир. Но для него же будет лучше не чувствовать себя посторонним, а наравне со всеми нести рулевую вахту, дежурить на камбузе и выполнять прочие повседневные дела. Надо снимать — в любую минуту подменим. Норрис ответил, что и сам хотел просить меня об этом. Хотел стать членом нашего товарищества. И он стал им.

Три дня стояли мы на якоре у камышей, ремонтируя и укрепляя мостик крепкими узлами и дополнительными перекладинами. Двое ребят побывали на берегу и купили толстые буйволовые кожи; кусками этих кож мы защитили бунты в тех местах, где об них терлись весла и якорные канаты. Кроме того, мы приступили к сооружению двух маленьких забортных уборных по обе стороны кормы, обшивая их приобретенными у болотных арабов плетеными матами чола.

Мы любовались восходом солнца и огромной южной луной, но по ночам дул холодный северный ветер, пришлось даже завесить парусиной с наветренной стороны тростниковую стену, сквозь щели которой вполне можно было наблюдать звезды. Дневная температура воздуха понизилась до семнадцати градусов.