Экспедиция в один конец

— Ну а чего русские? Как мне тут одна импортная блядь сообщила, трахают как звери, а платят как дети! А я ж еще и ленивая… Вчера звонит один французик — приезжай, мол, а я лежу на кроватке — пресс подкачать хотела… ну, чувствую, и ноги не поднимаются, и рука болит — поскользнулась тут и на локоть упала… А ведь его же и гладить надо! — Она шмыгнула носом, выдернув салфетку из стаканчика, посетовала, сокрушенно качнув головой: — Если б не сопли красота бы замучила!

Каменцев рассмеялся. Сказал:

— Все же люблю я тебя… Легко с тобой.

— Тебе так кажется. И насчет "люблю", и насчет "легко". — Она встала из-за стола. — Пошли, застелю ложе.

Они прошли в спальню, и тут он решительно обнял ее, притянул к себе, поцеловав в нежную шею.

— Миленький, — она попыталась оттолкнуть его, — мы же давно обо всем договорились… ну зачем? Я, конечно, понимаю: воздержание у тебя просто смертельное, и вообще дружба дружбой, а эрекция эрекцией…

— Ну а тогда к чему разговоры? — Он просунул руку в прорезь ее халата, нащупал застежку бюстгальтера.

— К тому, что мы — друзья…

— Любовь — это тоже дружба, — возразил он. — Причем настоящая, не знающая никаких границ…

— Но ведь у нас же ничего не вышло тогда… — слабо запротестовала она. — Или жена в глазах стояла?

— Вот именно, милая. Все равно как девственность терял, как в первый раз… А в первый раз результат всегда слабенький… — улыбнулся он, целуя ее в грудь. — А вот дальше все идет как по маслу.

Он уложил ее на кровать — уже сдавшуюся, обнаженную.

— У меня нет никаких… ну, этих…

— Да хватит развивать насчет презервативов, — сказал он, отбрасывая в сторону одежду. — Ты девушка чистоплотная, а я человек семейно–тюремный. И знаю, кстати, об этих изделиях немного. То есть в курсе, какой они формы, из чего сделаны и для чего в принципе предназначены. Но вот насчет всего остального, что характеризуется как нюансы практического значения, могу рассуждать весьма отвлеченно, как полный профан…

Закрыв глаза, она закинула назад руки. И — застонала, плотно обхватив его бедра ногами. Он почувствовал блаженную, восхитительную близость, погружаясь в жар ее плоти…

Все действительно получилось, и уснули они лишь под утро.

— Люблю тебя, — совершенно искренне прошептал он, проваливаясь в сон.

— Любовь вечна, — отозвалась она со вздохом. — Но вот партнеры меняются, в чем и беда…

ВЛАДИМИР КРОХИН

Три дня он предавался восхитительному безделью, наслаждаясь комфортабельным номером с климатической установкой, изысканными трапезами в уютном ресторане отеля, где над столиками нависали опахала тропической флоры, и плескался то в теплом океане, то в прохладном бассейне.

Подумывалось и о целесообразности курортного романчика, тем более, лишь мельком обозрев пляж, он пришел к выводу, что работы в данном направлении край непочатый и, возьмись за нее всерьез — будешь трудиться, забыв об отдыхе!

В отеле обитала публика, никакого отношения к мешочникам, бегавшим по Дубаю, не имевшая: множество одиноких респектабельных дам различных возрастных категорий, основной из которых была "слегка за сорок", благополучные бизнесмены из России и из сопредельных республик, а также бандиты, ведущие себя здесь, на отдыхе, подобно джентльменам из английского клуба — сдержанно, с достоинством и предупредительно–отчужденно по отношению к иным отдыхающим.

В отеле то и дело мелькал знакомец Крохина, местный временный резидент Вася, — молодой человек лет двадцати пяти, предлагавший постояльцам свои услуги знатока местных торгово–закупочных точек и злачных мест и настырно набивавшийся на приглашение в номер, дабы отметить знакомство наверняка имеющимся у свежеприбывшего соотечественника крепким спиртным напитком.

Знакомства с Васей и с его липкими предложениями из российского населения отеля избегали лишь бандиты кавказских национальностей — их Вася опасался. А многие из расслабленных бизнесменов "попадали", тратясь на такси и ужин для местного гида–общественника. Правда, слово "гид" по окончании — знакомства произносилось с иной, как был уверен Крохин, гласной буквой…

В течение тюремной отсидки Крохина Вася около недели пребывал с ним в одной камере, куда угодил за преступление довольно серьезное: ехал на машине с девочкой–челночницей, а на светофоре какой-то араб — из зависти, вероятно плюнул ему на капот.

Дабы не терять достоинства перед дамой, Вася покинул машину — и врезал арабу по морде, что означало, по его же словам, — приплыть к каторжному причалу и привариться к нему всеми якорями!

Однако уже через неделю Вася вышел на волю и дело замяли.

Парень был прыткий, циничный, скользкий, как налим, а потому Крохин заподозрил, что сокамерник договорился с властями, предложив определенные интеллектуальные услуги. И теперь, судя по тому, что Васю не трогала служба безопасности отеля, обычно настороженно относящаяся к чужакам, стал он человеком с определенным секретным статусом, старательно отрабатывающим запеченный из плевел — то бишь ядовитой пшеницы — хлеб контрактного меркантильного стукача.