Экспедиция в один конец

— И незваный гость хорош, когда он с гостинцем, — сказал Сенчук, выгружая из пакета снедь. — А ты чего-то заспался, старая перечница! Кто рано встает, тому бог дает, не забывай!

— Кто рано встает, тот рано помрет! — ответил хозяин, осматриваясь по сторонам. — Лидка, что за бардак в доме, неряха! Правильно от тебя муженек свинтил! Со стола хотя бы прибери, пока я умоюсь!

Он исчез в коммунальном коридоре, а Сенчук, вглядываясь в фото хозяйки дома — школьной, видимо, поры, где стройная миленькая девушка обнимала огромный букет ромашек, — недоумевал, как от такого индюка могла родиться прелестная колибри. Ныне, правда, потраченная житейскими неразберихами.

Вернувшись после умывания и бросив на спинку стула влажное полотенце, Севастьянов уселся за стол, куда молчаливая и покорная дочка уже ставила тарелки и рюмки.

— А вот теперь мы можем приняться за работу, — сказал он, потирая руки и воодушевленно глядя на бутылку "Столичной".

— Чего будешь на закуску? — спросил его Сенчук.

— Еда отнимает время у выпивки, — кратко ответил он.

— Но может быть, хотя бы сыру кусок?

— Тогда уж лучше коньяк, — сказал он, — им очень хорошо запивать водку.

— Папа! — укоризненно произнесла дочь.

— Молчи, неряха! Он знает мои шутки! Мы с ним уже двадцать лет как…Ну, давай, опер Жора!..

Выпили.

Тактичная дочь ушла на кухню, и, воспользовавшись отсутствием свидетеля, Сенчук вкратце объяснил приятелю суть дела.

— А чего в контейнере? — спросил тот, мигом посерьезнев. — Если наркота или изотопы, сразу говорю: на хрен! И не уговаривай! Я знаю, что ты можешь заморочить мозги даже и самому дьяволу!

— Это мне еще предстоит, — сказал Сенчук. — А с тобой я сейчас как на исповеди: неужто не знаю, что жить за счет государства куда как лучше, чем на государственный счет? И кой хрен всякую дрянь переправлять, если на ней так и так засыпешься? В ящике — цветные металлы. И от тебя одно требуется: поверхностный взор и закорючка в документе. За что и платят. Деньгами. Имеющими много степеней защиты от населения.

— Сколько?

— Пять тысяч.

— Десять!

— Тогда — пьем, закусываем и — разбежались, — снисходительно улыбнулся Сенчук. — Ты со своим аппетитом всю прибыль откусываешь!

— Ну шесть, ладно, — сказал Севастьянов. От выпитой водки широкое рябоватое лицо его зажглось смуглым румянцем.

— Грабь, — вздохнул Сенчук.

— Да деньги нужны — видишь, от дочери муж ушел, бабка моя в больнице, вздохнул собеседник. — А времена — ох лихие! За все золотом платим!

— И куратору отстегнуть надо… — поддакнул Сенчук.

— А?.. Ну и это имеет место, Жора, с тобой крутить не стану, да, стучу, как без того? По лезвию хожу, не тебе объяснять! Я с тобой почему дело имею? Потому что верю, что ты — честный человек! Если бы ты был нечестный и предложил бы сейчас мне хотя бы и миллион, я бы рассмеялся тебе в лицо! Поверь мне, старой черепахе!

— Старому змию, — поправил его Сенчук.

— Да, — горестно сказал собеседник, — так или иначе, но я пресмыкаюсь перед тобой, поскольку все-таки, когда опустеет бутылка, надеюсь, ты набросишь еще жалкую тысчонку, войдешь в положение моей несчастной семьи!.. Я никогда не был жаден, но даже такому тупому, честному, доброму идиоту вроде меня понятно, что со своими дружками ты заработаешь на этом ящике — ого–го!.. Прости, конечно, меня за мою откровенность, которая мне всегда так вредила…

— Ее у тебя не отнимешь! — крякнул Сенчук. — Чего нет, того нет!

Прибыв из Питера следующим днем в Москву, Сенчук незамедлительно позвонил Крохину.

— Ну?! — нетерпеливо вопросил тот.

— В двадцать пять тысяч уложимся! — поведал Сенчук радостным голосом — и обмер в ожидании ответа.

— Меня эта цифра не пугает, — последовал надменный ответ никчемного прихвостня. — Но пусть она будет, во–первых, окончательной, а во–вторых… задний ход обойдется уже куда как дороже… Вы понимаете, кому именно обойдется?

— Маневр на заднем ходу — штука тонкая, — подтвердил Сенчук. — Но за себя я могу поручиться, что, как канатоходец, с намеченного пути не сверну!

"А сталь в голос не добавляй, милок, — прибавил мысленное напутствие собеседнику. — Поперхнешься не своей арией! Вот так, Вова! Глупый мавр, делающий свое дело и, похоже, не представляющий, какая среди таких мавров наблюдается стремительная текучесть кадров…"

ЗАБЕЛИН

Приезд в Москву был для него подобен скачку через пропасть времени, в пространство чужой эпохи.

Город, знакомый с детства, щемяше родной в узнаваемых приметах, непоправимо изменил свою суть, стал инороден, даже враждебен, и Забелин растерянно сознавал утрату всех своих внутренних связей с теми улицами, домами, набережными и парками, о которых так тосковал на чужбине; он словно уподобился кораблю с вырванными штормом якорями, оставившими бессмысленные обрывки цепей, куцо свисающими из клюзов.

Храмы–новоделы, обновленные особнячки, стеклянные кубы банков и крупных компаний, дикие автомобильные пробки и обилие ларьков, забитых в основном алкогольно–табачной продукцией, — этот макияж как раз не смущал, смятение вселял сам дух города — непоправимо иной, пришлый.