Экспедиция в один конец

Тщательно прибрав следы своего пребывания в злополучной каюте, он окинул ее внимательным взором — не остались ли приметы проведенной процедуры депортации с судна мертвого тела? — а затем, уложив в пластиковый пакет верный кинжал, сунул сверток под ремень. Убедившись, что коридор пуст, покинул помещение, не забыв щелкнуть ногтем по выключателю.

Замкнул дверь, обтер головку ключа носовым платком.

Поднялся на верхнюю палубу, а после направился к мостику, размышляя, чем будет чревата пропажа важной персоны. Возвращением в питерский порт? Едва ли.

Те, кто стоял за находящейся на борту контрабандой, не мог допустить возвращения "Скрябина" в порт приписки, а значит, судно так или иначе пересечет Атлантику. Кроме того, отсутствие штурмана мог восполнить он, отставной подполковник КГБ Сенчук, кто, плавая по морям и океанам, на специфике своей службы не замыкался, с любопытством и усердием постигая морские профессии, и, в отличие от большинства надменных и никчемных особистов, мог встать и на капитанский мостик, и в штурманскую рубку, выполнив любой навигационный расчет и обеспечив прокладку маршрута с учетом, если угодно, сложных погодных условий.

Он отдал распоряжения вахтенному, попутно сделал замечание одному из матросов — мол, не громыхай подковами по трапам, развалишь ветерана, после чего спустился в свою каюту.

Завтрашний день обещал выдаться беспокойным, и ему предстояло как следует отоспаться.

"Скрябин", двигаясь на среднем ходу, держал курс к первой своей остановке: месту гибели "Комсомольца".

ИГОРЬ ЕГОРОВ

Он родился в добропорядочной семье советских интеллигентов, близких к кругу выездной элиты, профессиональных переводчиков, и детство его, и юность не омрачались никакими жестокими соприкосновениями с изнанкой соцдействительности, о которой он попросту не ведал до той поры, когда, благословленный идейно выдержанными папой и мамой, не очутился в голодной и суровой армии, еще, к счастью, не развращенной дикостью дедовщины, повсеместного воровства и запойного пьянства; оттрубил два положенных года, сохранив далеко не худшие впечатления от солдатского братства и службы — в ту пору реально значимой и одухотворенной необходимостью Отечеству, а после наступил полнейший раздрай: он вернулся в действительность, где властвовал закон каст, и, не имея надлежащих номенклатурных связей, предстояло либо прозябать и исхищряться в многообразном социуме обслуживания власти, либо становиться в стороне от него, обслуживая и обкрадывая уже социум.

Приземленный статус вольного разбойника, приближенного к товарному дефициту и неправедным, с точки зрения коммунистической морали, деньгам, имел преимущества, выражающиеся в доступности благ, — но и недостатки, повседневно грозившие тюремным сроком.

Власть понимала, что без теневого рынка ей не продержаться, ибо рухнет основа вечного, неподвластного никаким запретам, "купи–продай–укради", составляющего фундамент той личностной свободы, без которой — никуда! — но незримые бойцы и строители тайного экономического фронта, согласно правилам коммунистической игры, были обязаны для ослабления иммунитета и аппетитов пройти через тернии лагерей, воспитывающих уважение к строю и отнимающих потенциал жизнедеятельности.

Это был отлаженный, практически не нуждающийся в неусыпном контроле конвейер — естественный причиндал обреченной Системы, похожий на бесконечное минное поле или же беспроигрышное полицейское казино.

И он — свободолюбивый и гордый, решивший строить жизнь не на услужении и подачках, а на удаче и кушах — естественно, подорвался.

Ему дали срок за валютные операции и спекуляцию автомобилями.

А далее была зона, тянучка серых лет, казавшихся вечностью, эпохой тоски, отмеченной каждодневным пробуждением за час до гонга, когда, выныривая из сна в вонючее тепло барака и вцепившись зубами в подушку, он бессильно и яростно мечтал о свободе, одинокий, как первый человек в аду.

Он вернулся назад, угнетенно и сломленно желая растительного бытия законопослушного барана, но нигде не мог найти хотя бы более–менее приличной работы: клеймо бывшего зэка отпугивало всех, в том числе и родителей, отвернувшихся от него, ставших чужими, но тут на свободу вышел державший зону вор, благоволивший к нему, и — пошло–поехало!

Он и сам не заметил, как утвердился в криминальной среде, быстро выбившись в авторитеты, научившись выживать в ПС-1, стоянной смертельной схватке с себе подобными и умело лавируя в дебрях бесконечных опасностей преступного промысла.

Вскоре, впрочем, укрепляющийся капитализм разрушил приоритеты криминального мира: презрительное отношение к коммерсантам–донорам претерпело принципиальное изменение, ибо потрошить бизнесменов становилось все сложнее, составленные капиталы преображались в реальную власть, и, для того чтобы властвовать наравне с набравшими самостоятельную силу нуворишами, надо было переходить в категорию тех же самых. презренных торгашей и ростовщиков, научившихся создавать собственные силовые структуры и опираться на государство.