Экспедиционный корпус

На дворе нам дали колуны и приказали колоть дрова. Работа продолжалась часа полтора. Посмотрев на громадную кучу дров, дежурный сказал:

— Можете итти в роту.

Когда отделение было построено, он обратился ко мне:

— Выходи из строя.

Я вышел.

— Это ты про урок говорил?

— Я.

— Вот и хорошо. Иди-ка за мной.

Дежурный довел меня до мусорного ящика, дал железную лопату и заявил;

— Хорошенько подбери весь мусор и перекидай в ящик, а когда закончишь, доложи мне.

На заре мороз усилился. Чтобы не мерзнуть, я с азартом начал бросать мусор в ящик. За час убрал все и пошел докладывать дежурному.

— Пойдем, я проверю, — сказал он.

Убедившись, что работа выполнена, похвалил:

— Молодец!

Я молчал.

— Когда тебе говорят — молодец, надо отвечать: рад стараться. Понял?

— Так точно, понял, — ответил я.

— Ни черта ты не понял, если бы понял, сказал бы…

— Так точно, понял, господин дежурный, — крикнул я.

— Молодец! — процедил тот сквозь зубы.

— Так точно, понял, господин дежурный! — повторил я.

— Баран серый! Да я же говорю тебе — молодец, как же надо ответить?

— Рад стараться, господин дежурный! — гаркнул я.

— Ну, пойдем, — произнес тот довольный и повел меня на кухню.

Он приказал повару налить мне вчерашних щей. Повар оказался добрым малым; усадил за стол, налил большую кастрюлю жирных щей, отрезал ломоть свежего черного хлеба. Я съел все без остатка, поблагодарил повара и собрался уходить.

На прощанье повар дал мне здоровенный мосол, покрытый мясом, наказав спрятать его и не показывать дежурному.

Наработавшись за ночь, я спал крепко. Отделенному командиру Петрову пришлось долго стегать меня ремнем, прежде чем я открыл глаза.

*

Сразу же начались занятия. До обеда нас учили рассчитываться «по порядку номеров», «на первый-второй», учили поворачиваться «направо», «налево», «кругом». После обеда занимались «словесностью». Сперва обучали титулованию начальства, начиная с царя Николая и кончая «непосредственными начальниками» — взводными и отделенными командирами. В первый же день все у меня в голове перепуталось: все эти «ваши благородия», «ваши высокоблагородия», «ваши превосходительства», «сиятельства», «высочества» и «величества».

После ужина заставили разучивать солдатские песни. Унтер-офицеры пробовали наши голоса и назначали запевал.

На другой день был осмотр одежды и обуви, привезенных нами из дому. Тем, у кого сапоги признавали годными, уплачивали по восемь рублей, остальным выдавали новые. Кроме сапог мы ничего не получили и ходили в штатском.

На шестые сутки вечером на поверку пришел фельдфебель Петр Филиппович Сорока. После переклички он первым затянул молитву «Отче наш». А когда молитва была пропета, скомандовал «смирно», и рота притихла.

— Завтра утром придет ротный командир, его благородие прапорщик Смирнов, — начал Сорока. Он был глуховат от контузии и говорил громко, как многие глухие. — Смотрите у меня — не подкачайте. Отвечать ротному громко, ясно, отчетливо. Если кто неправильно ответит, будет стоять два часа под винтовкой с полной выкладкой. Понятно?

— Так точно, понятно, — ответили мы.

На другой день в восемь часов утра мы стояли развернутым фронтом около казармы. Взводные командиры проходили по рядам, осматривая солдат.

Наконец фельдфебель разрешил нам стоять вольно, оправиться и покурить. Сразу поднялся невероятный шум, мы начали «бег на месте», стараясь разогреть застывшие ноги. Курильщики вынули расшитые деревенские кисеты с махоркой и закурили «собачьи ножки».

Неожиданно раздалась команда:

— Становись! Бросай курить!

Недокуренные цыгарки полетели в снег.

— Смирно! — скомандовал фельдфебель.

Справа показался незнакомый офицер. Он подошел ближе, и фельдфебель отдал ему рапорт. Мы догадались, что это был ротный командир.

Выйдя на середину, прапорщик Смирнов поздоровался:

— Здорово, молодцы!

— Здравь желаем, ваше-родь! — прокричала в ответ рота.

Пройдя по рядам, ротный вызвал к себе фельдфебеля и взводных командиров.

— Много неграмотных? — громко спросил он Сороку.

— Сто десять неграмотных, шестьдесят малограмотных, остальные кончили сельскую школу, из них три человека кончили городскую, ваше благородие, — без запинки ответил фельдфебель.

Вслушиваясь в разговор, я старался получше рассмотреть ротного командира. Это был сухой, выше среднего роста, немного сутулый человек, с большими выпуклыми серыми глазами. Рыжеватые густые усы свисали вниз, закрывая непомерно толстые губы. Продолговатое лицо его с узким подбородком не внушало симпатии.

— А ну, погоняй-ка их немного, да растряси им деревенское пузо, — сказал Смирнов, обращаясь к фельдфебелю.

Тот подал команду, и мы побежали. Вначале нам это нравилось. Подпрыгивая, мы потихоньку смеялись. Но после приятной теплоты стало жарко, от нас повалил пар, мы тяжело дышали.

Фельдфебель то и дело покрикивал на отстающих. Вот кто-то свалился в снег. Прошло полчаса бессмысленной гонки, и более половины роты лежало в снегу. Только тогда Смирнов остановил людей.