Экспедиционный корпус

В этот день приезжал еще один гонец от Занкевича с предложением подчиниться и выйти из ля-Куртина. Глоба и члены отрядного комитета, не желая брать на себя ответственность за тяжелые последствия, обходили роты и команды, говоря, что комитет предоставляет право каждой роте действовать самостоятельно: кто хочет уходить к фельтенцам — пусть уходит.

В ротах и командах снова начались споры и разговоры. Некоторые настаивали на сдаче фельтенцам, но большинство и слушать об этом не хотело.

А положение осложнялось. С момента раскола дивизии прошло много времени. В наш лагерь продукты не подвозились, мы питались запасами, которые были завезены на склады раньше. К концу августа на складах ля-Куртина осталось незначительное количество муки, крупы и макаронных изделий. Мяса давно не было, его заменяли мясные консервы, но теперь и они кончились.

Весть о том, что лагерь остается без продуктов, угнетающе подействовала на солдат. Кое-кто стал открыто выражать недовольство, обвинять во всем отрядный комитет, но подавляющее большинство не обращало внимания на эти разговоры.

Совместная жизнь в продолжение года так крепко спаяла нас, что каждый считал преступлением оставить товарищей в ля-Куртине, а самому уйти к фельтенцам, чтобы спасти свою шкуру. Поэтому ни тридцатого, ни тридцать первого августа из нашего лагеря ни один солдат не ушел.

Ночью пулеметный огонь фельтенцев усилился. Из казарм нельзя было носа показать. И мы были удивлены, когда узнали, что в полночь группа смельчаков, вопреки запрещению отрядного комитета, ушла в горы на разведку и, захватив троих фельтенцев, быстро вернулась в лагерь.

Оказалось, что наши солдаты еще днем высмотрели в бинокли скрытый в горах пост фельтенцев и ночью сняли его без единого выстрела.

Вскоре после возвращения разведчиков в лагерь пришел Василий Краснов, тот, что был послан нами в свое время для тайной связи в Фельтен. Он пробирался в ля-Куртин густым лесом и все лицо ободрал сучьями. Краснов передал отрядному комитету список ля-куртинцев, которые считались главными зачинщиками «мятежа». В списке были фамилии всех членов отрядного и полковых комитетов, а также фамилии председателей ротных комитетов. Это был список «первой категории». Кроме него имелся список «второй категории», гораздо больший, чем первый. В нем указывались фамилии членов ротных комитетов и солдат, которые часто выступали на общих собраниях с требованием отправки в Россию. Все остальные ля-куртинцы были отнесены «к третьей категории».

По предварительному решению фельтенского начальства наказания для нас назначались: первой категории — военно-полевой суд, второй — ссылка в Африку и на дальние острова, третьей — принудительные работы внутри Франции.

От Краснова и трех захваченных фельтенцев мы узнали, почему Занкевич не открыл артиллерийского огня по ля-куртинцам в шесть часов вечера тридцатого августа, а начал обстрел на два часа позже.

Когда второй гонец привез ответ отрядного комитета, Занкевич ровно в шесть часов распорядился открыть огонь по лагерю. Приказание было передано французскому офицеру, командиру батареи. Получив распоряжение, командир батареи в свою очередь подал команду французским солдатам. Но артиллеристы не сдвинулись с места. Офицер повторил:

— По ля-Куртину огонь!

Картина та же. Тогда офицер спросил, почему солдаты не выполняют его приказания.

Артиллеристы ответили:

— Когда нас отправляли сюда, нам говорили, что по русским войскам стрелять не придется, а посылают затем, чтобы наведенными на лагерь пушками, не стреляя, заставить ля-куртинцев сдаться. Оказывается, нас обманули… Русские солдаты дрались вместе с нами, защищая нашу родину, поэтому мы никогда не посмеем их расстреливать, не зная, какое преступление они совершили в нашей стране.

Выслушав солдат, командир батареи доложил обо всем генералу Занкевичу. Тот хотел сам заставить артиллеристов подчиниться приказанию, угрожая в противном случае пожаловаться военному министру. Но никакие уговоры и угрозы не подействовали. Артиллеристы к орудиям не подошли.

Потеряв на уговоры около двух часов и ничего не добившись, Занкевич приказал русским офицерам стать к орудиям. Они-то совместно с французскими офицерами и открыли стрельбу по ля-Куртину.

Первого сентября, когда пулеметная стрельба стихла, а артиллерийская еще не начиналась, мы получили известие, что фельтенцы закрыли водопровод, снабжающий ля-Куртин водой. Это окончательно подавило настроение осажденных солдат. Всем стало ясно, что Занкевич принимает крутые меры, не гнушаясь никакими средствами, лишь бы добиться нашей сдачи.

Весь день гремела канонада, и на этот раз артиллерия стреляла главным образом по казармам пятого и шестого полков. Пробравшийся вечером в лагерь Краснов объяснил, что таково было распоряжение Занкевича, который уверен, что эти полки менее стойки и скорее сдадутся, а их примеру последуют остальные.

Продуктов не стало. Солдаты питались галетами и сахаром. Начали есть конину. Давало себя знать отсутствие воды. Людей мучила жажда, все стали нервны и злы.