Когда тяжелая железная дверь подвала захлопнулась за нами и проскрипел заржавленный запор, мы молча посмотрели друг на друга.
— Влопались, дураки, — огорченно проговорил Оченин, — и откуда его чорт вынес, этого проклятого Кучеренко! Наверное никогда не удастся избавиться от него…
Оченин щелкнул зажигалкой и, подняв ее вверх, осмотрел стены и потолок подвала. Помещение оказалось очень большим, в нем было несколько отделений. Все они, за исключением первого, в которое посадили нас, были завалены пустыми винными бочками.
Тщательный осмотр помещения занял порядочно времени и был прекращен, когда снаружи снова заскрипел запор. Открылась дверь, и в подвал вошел солдат, принесший ужин. Оставив небольшой бачок с супом и немного хлеба, он ушел, обещав притти за посудой завтра утром.
После ухода фельтенца Макаров сказал:
— Ну, давайте ужинать.
— Нет, Гриша, подожди, — остановил его Оченин, — пойдем вон в тот угол, я, кажется, что-то нашел…
— Что нашел? — спросили мы.
— Пойдемте, посмотрим и узнаем…
Освещая путь двумя зажигалками, мы забрались в самый дальний угол подвала.
Указывая на небольшой бочонок, Оченин обратился к Макарову:
— Качни-ка вот эту бочку…
Тряхнув бочонок, Макаров услышал бульканье.
— Неужели вино?
— Кажется, так…
К нашей радости, в бочонке действительно оказалось немного вина.
Ночью нас доняли крысы. Их было целое стадо, мы вооружились железными прутьями и отбивались, как могли. Всю ночь провели без сна, заснули лишь на рассвете.
В восемь часов утра открылась дверь. Охранник принес завтрак. Попытка узнать от него, когда нас освободят или отправят в Африку, результатов не дала.
На пятый день нашего пребывания в крысином царстве в подвал явились три охранника и предложили собраться. Собираться долго не пришлось — все имущество было на нас.
Охранники повели нас в суд. Придя туда, мы слушали, как судили старшего унтер-офицера первой роты второго полка Логачева, георгиевского кавалера. Кроме четырех георгиевских крестрв и четырех медалей Логачев имел французский крест «круа де герр» и черногорскую медаль с надписью «За храбрость», подаренную ему королем Черногории Николаем во время смотра русских войск.
По возрасту Логачев был самым старым солдатом в наших войсках, находившихся во Франции. Звание старшего унтер-офицера и знаки отличия он получил не за то, что хорошо знал военную службу, как другие, а за отличия в боях. Как совершенно неграмотный, он не был ни взводным, ни отделенным командиром, — он был сам себе хозяин и никаких обязанностей в роте не нес.
— Какой ты роты? — спросил его председатель суда.
— Первой роты второго особого полка, — ответил кряжистый Логачев.
— Сколько тебе лет?
— Сорок два года.
— Взводный командир?
— Нет, не взводный.
— Отделенный командир?
— Нет, не отделенный.
— Кто же ты тогда?
— Никто, — ответил Логачев.
— Ты же старший унтер-офицер? — снова спросил председатель.
— Да, так точно, старший унтер-офицер.
— Чем же ты командовал? Взводом, отделением?
— Ничем! Сам собой. Я неграмотный.
— Почему ты не вывел из ля-Куртина своих людей?
— У меня не было никаких людей. Я кругом один.
— В каком ты взводе числился?
— В третьем взводе, в первом отделении.
— Почему же не принял мер к выводу хотя бы первого отделения?
— Узды не было, а без узды никого не обратаешь, — ответил Логачев.
— Прошу отвечать без шуток! — сердито крикнул председатель.
— Я не шучу, я серьезно говорю… Попробуй без узды, выведи…
— А почему сам не вышел из ля-Куртина и не выполнил приказа представителя русских войск во Франции генерала Занкевича?
— Я неграмотный, приказов читать не умею, а из Куртина в Фельтен не ушел потому, что не хотел, — спокойно заявил Логачев.
— Значит, сознательно не вышел из Куртина? — спросил председатель.
— А вам какое дело? Не пошел — и вся недолга, значит, не хотел…
— Вопросы имеются к обвиняемому? — обратился председатель к членам суда.
Они отрицательно покачали головами. Суд ушел на совещание и через несколько минут был оглашен приговор:
«Старшего унтер-офицера первой роты второго особого пехотного полка Логачева, за неисполнение приказа генерала Занкевича, за невывод солдат первого отделения третьего взвода первой роты и за невыход лично самого Логачева из ля-Куртина, — суд постановил разжаловать в рядовые».
В зале стояла тишина.
— А как быть с крестами и с медалями? — спросил вдруг подсудимый.
— Кресты и медали можете продолжать носить, — ответил председатель суда.
— А почему вы меня крестов не лишили?
— Не имеем права, — сказал председатель.
— Ежели кресты снять права не имеете, значит и разжаловать меня не можете, — заключил подсудимый.
— Военно-революционный полевой суд имеет право судить и разжаловать! — раздраженно сказал председатель.
— Ну, раз разжаловали, так берите и кресты! — крикнул Логачев.
С этими словами он сорвал с груди тяжелую колодку крестов и медалей и бросил ее в лицо председателя. Потом, схватив со стола чернильницу, ударил ею о стол и, выругавшись, выскочил из залы суда, на ходу срывая погоны с нашивками. За эту выходку суд дал ему дополнительное наказание: пять суток темного карцера.