Экспедиционный корпус

— Мы никакого преступления не совершили. Нас в Африку отправили не на каторгу, а на работу. Поэтому нам незачем было оттуда убегать да еще убивать своих охранников. Мы в Африке записались добровольцами в «батальон смерти» и хотели итти на фронт. Вернулись в Тулон. По дороге, на станции Лион, мы вышли из вагона. Там стоял второй поезд с русскими солдатами, который шел сюда к вам. Второпях мы ошибочно сели в него. По приезде в ля-Жу нас это очень беспокоило, и мы не раз хотели пойти к вам, господин капитан, и рассказать всю правду. Но когда мы увидели ваше хорошее и внимательное отношение к солдатам, нам не захотелось расставаться с вами, как с хорошим начальником. Мы решили подождать еще некоторое время. Потом мы получили от вас задание — уговорить солдат итти на фронт. Решили выполнить ваше задание, а потом уже и сознаться. Мы надеялись в течение недели уговорить солдат и от лица всех просить вас, господин капитан, быть командиром нашей части. Мы надеялись, что вы в этом нам не откажете и будете таким же чутким и внимательным, как в данное время…

Оченин сделал паузу и договорил:

— Вот все, что я вам хотел сказать, господин капитан. Мои слова — одна правда. Товарищи могут это подтвердить. А когда поправится Макаров, вы можете и его спросить, — он вам скажет то же самое.

Меня поразила неожиданная и ловко придуманная хитрость Оченина. Некую долю правды он перемешал с выдумкой, подслащенной похвалой личных качеств поручика, которых тот не имел, а лесть, видимо, доставила Бушико большое удовольствие, и он сразу переменился. Его постоянно мокрые подслеповатые глаза радостно заблестели, грозная поза исчезла, — и он стал таким же, как и раньше, внешне простым и скромным.

— Хорошо, — сказал Бушико, — я вам верю. Но я запрошу кое-кого… чтобы подтвердили.

— Хорошо, — ответил Оченин, — запросите в Африке капитана Манжена, запросите русский лагерь под Бордо, где формируется «батальон смерти», и вам оттуда ответят, что мы действительно состояли в списках батальона.

— Вот это мне и нужно. Если это верно…

— Ручаемся головами, — заявили мы в один голос.

Бушико еще больше размяк.

— Я требую от вас, чтобы через десять дней все приготовления к отправке на фронт были закончены. Я остаюсь по отношению к вам таким же, каким был до сих пор. Просьбу вашу я также принимаю и возьму на себя командование отрядом. Вас произведут в офицеры и вы будете моими ближайшими помощниками. Довольны?

— Покорнейше благодарим, господин капитан! — гаркнули мы по старой привычке, смеясь в душе над офицером.

На этом все объяснения, вначале показавшиеся трагическими, были закончены. Оченин и Станкевич пошли в барак, а Бушико и я сели в машину и поехали обратно в первую сотню. Сидя в машине, Бушико сказал мне, что он получил анонимное письмо, в котором было описано, как четыре «африканца» попали в ля-Жу, но о подробностях умолчал.

*

Вечером, после отъезда Бушико в Салинс, Оченин и Станкевич передали своим товарищам во второй сотне, что побег в воскресенье не состоится. Вместе с Ананченко я пошел проведать Макарова. Тот еще не знал, что произошло сегодня, в лесу. Надо было рассказать ему об этом, потому что Бушико мог потребовать объяснений и от него. Однако все наши попытки увидеть Макарова не увенчались успехом. Дежурный по госпиталю канадец сообщил, что больной чувствует себя плохо.

В понедельник утром Бушико опять приехал в ля-Жу. Зайдя в канцелярию, он приказал Ананченко составить ведомость на выдачу солдатам денег за работу из расчета десять часов в сутки с оплатой по три франка семьдесят пять сантимов в день.

— А как быть с теми солдатами, которые работают не десять, а восемь часов? — спросил Ананченко.

— Сколько бы они ни работали, ты проставляй всем без исключения десять.

— А какую же тогда сумму им выдавать, господин капитан? — вновь спросил Ананченко.

— Ты совершенный болван, а еще ротный писарь, — сказал Бушико. — Выписывай всем по три франка семьдесят пять сантимов в день, а выдашь ту сумму, которая солдатом заработана. Если он работал десять часов, выплатишь за десять, а если работал восемь, выплатишь за восемь. Понятно?

— Так точно, господин капитан, — ответил Ананченко и добавил: — А за какую же сумму солдат должен расписаться, если ему причитается три франка в день?

— Видал дураков на свете, но такого, как ты, мне видать до сих пор не приходилось! — закричал Бушико. — Я же тебе русским языком говорю, козлиная твоя голова: выписывай всем по три франка семьдесят пять сантимов ежедневно. За эту сумму и должен каждый солдат расписаться. А получит столько, сколько он действительно заработал. Если он работал восемь часов, то выдашь ему три франка, если работал четыре, выдашь полтора франка. Если же он болел и на работу не выходил, то ничего не выдавай, а расписываться он все равно должен за три франка семьдесят пять сантимов. Понятно?

— Так точно, господин капитан! Тогда лишние деньги окажутся…

— Лишние деньги будешь сдавать мне, а я их буду пересылать обратно в Безансон, как излишек. Понятно?