Эксперимент

Две огромные скалы, которые просто невозможно сдвинуть с места. С них отлетали мелкие камушки, бились друг о друга и ни с чем падали вниз, в бесконечную бездну между скалами. Умение слушать другого человека – этому приходится учиться всю жизнь, и многим, будучи уже при смерти, так и не удается сдать этот экзамен. А ведь так необходимо внедрить в свое «Я» чистый лист с одним лишь названием «послушай другого» и позволить этому другому написать что-то на этом листе. Не умея слушать – невозможно быть услышанным. Это один из основных законов жизни, подписанный ее рукой. И от людей, которые могут слышать только собственный голос, в итоге отворачиваются все, иногда даже сама жизнь. И в тот момент наступает осознание того, что уже не хочется слышать самого себя, но это случается очень поздно, и ничего не остается, как только принимать надоедливый голос, который скрипит в ухе всю жизнь.

Вспоминаются люди, которые что-то когда-то пытались сказать, и память старается вспомнить, что конкретно они хотели сказать, чтобы услышать в голове хоть какой-то чужой голос. Но она не может вспомнить. Спичечный домик разваливается, даже не успев достроиться, и нудный голос продолжает говорить, и ничто на свете не может заставить его замолчать. Но есть одна вещь, которая могла это сделать.

Нужно было всего лишь научиться слышать других. И ни в коем случае не притворяться, заговор раскроется и тогда станет еще обиднее и больнее, и также не будет билета назад. Но присущая человеческой расе гордость ошибочно навязывает свое мнение, глупо потешая себя мыслью, что должны слушать только ее и никого другого. И все поклоняются этому идолу, набирая полный рот слюны, чтобы побольше плюнуть в лицо тому, кто просит выслушать его, развлекая таким способом свою гордыню и себя заодно. Но гордость умирает раньше, чем человек, и тогда уже смеяться не с кем, да и не над кем, разве что только над собой, над неисправимой ошибкой и неизбежностью. Даже если смеяться последним, все равно не поможет.

В жизни можно вернуть все, кроме двух вещей: прошлого и времени, хотя и то и другое, относится к времени. Нельзя отмотать пятьдесят лет назад и сказать: «Я тебя слушаю». Как же саркастически противно и обидно смотреть видео о квантовых, временных прыжках, понимая невозможность сего бытия и жалеть об этом с веревкой на шее.

Прошлое можно поворошить, словно скошенную сухую траву на лугу, но как бы ее не ворошили, она никогда не начнет расти снова, также и с человеческим прошлым. Можно посмотреть, какой цветок был красивым, а какой дотошным уродом, но изменить их уже нельзя. Надо было смотреть и исправлять тогда, пятьдесят лед назад, и слушать. Там, в небытие прошлого существовал шанс не оплакивать незабываемое в будущем. Но кому же под силу разглядеть этот шанс, когда телом правит гордость? А ведь можно было бы научить и гордость показывать свой нос, только тогда, когда это действительно было надо, а не ходить всю жизнь с вздернутым до небес носом, отталкивая от себя всех. А потом, сидеть в темном углу, с опущенной головой и призывая к себе кого-нибудь, только вряд ли кто придет.

Левиафана такая перспектива совершенно не пугала, он уже несколько веков был одинок и, в принципе, привык к новой форме существования. У него была куча времени, и он сумел научиться слушать, но только того, кого хотел.

С Лилит его история сложилась совсем иначе. Он не мог слушать только ее, ему хотелось, чтобы его тоже слушали. Но это была невыполнимая для девушки задача. Пока она, с пеной у рта, заставляла его слушать ее, Левиафан глубоко думал о своем и не желал ее слушать.