Эксперимент «Исола»

Вечером накануне отбытия я поехала к Нур и Сири, попрощаться. Дом, где жила Нур, располагался на узкой улочке, одной из старейших в Стокгольме. Квартал Улофа Пальме был едва ли не единственной частью, уцелевшей во время реноваций. На иных улицах здесь даже остались булыжники, и в глубине души я была рада, что эту часть города не сровняли с землей, хотя никогда не говорила об этом вслух. Нур вселилась в квартиру деда, когда тот вернулся в Боснию, покинувшую Союз после Балканской войны. Тогда как раз начали всерьез застраивать окраины. Экспресс туда отправлялся каждые пять минут, и жить в городе вдруг стало считаться чем-то убогим и нестатусным. Таким-то образом и возникла эта поразительная ситуация: жителями прелестных домов в старой части города стали иммигранты вроде дедушки. Теперь там жила Нур.

Я вошла в подъезд и поднялась по узкой неровной лестнице. Ступеньки были истертые и слегка скошенные, как большие обмылки. Как Нур умудрялась взбираться по этим ступенькам со своим костылем, оставалось для меня загадкой. Я как всегда опоздала; Нур открыла дверь и строго глянула на меня.

– Я уж не надеялась, что ты придешь, – заявила она, впуская меня в прихожую.

– С чего вдруг мне не прийти?

Я сняла ботинки и примостила их рядом с зимними сапожками Сири, стоящими под ее курткой. Маленькие черные сапожки с меховой оторочкой. На вид дорогие, новые. Я подумала, не спросить ли у Нур, сколько они стоили, не предложить ли заплатить за них, но так и не собралась. Нур ушла в кухню, не ответив на мой вопрос, и принялась греметь тарелками, неразборчиво при этом что-то крича.

– Что?

– Она уже в постели. Иди поздоровайся, пока она не уснула.

Я поднялась в бывший кабинет Нур. Такие кабинеты имелись во всех квартирах, где мы жили в прошедшие годы, и мне нельзя было входить, не спросив разрешения. Теперь на двери красовалась разрисованная мелками табличка со счастливым котом и цветами, на которой Сири шаткими печатными буквами разных цветов изобразила свое имя. Я тихонько стукнула и, не дождавшись ответа, вошла. Сири лежала в постели под одеялом в синий горошек и листала книжку, которую я ей подарила, – про медведя-первоклассника. Раскиданные в кровати мягкие игрушки-зверушки тут же воззрились на меня слепыми глазами-пуговицами; над кроватью висела фотография – мы с Сири в Кызылкуме. Две одинаковые улыбки, ее длинные темные волосы перепутались с моими короткими светлыми. Когда я была там в первый раз, они с Нур прилетали навестить меня, мои обязанности тогда еще были чисто административными. Это было еще до холодов и беженцев, до всплеска насилия. Во время моих следующих поездок никаких “навестить” уже не было. И не было больше семейных фотографий.

Я присела на край кровати. Дочь тут же замерла.

– Почитать тебе?

Она помотала головой, неотрывно глядя на меня глазами большими и напряженными, как у кошки. Поколебавшись секунду, я погладила темную челку дочери. Волосы под моими пальцами были тонкими и чуть жестковатыми. Сири на какое-то время задержала дыхание, потом подалась в мою сторону. Я приобняла ее, притянула к себе. Мы немного посидели, чуточку неудобно, но охваченные внезапной близостью, которую мне во всяком случае не хотелось разрушать. Я погладила ее щеки. Гладкие и мягкие. Детская округлость с фотографии над кроватью уже начала уходить, и в какие-то минуты уже угадывались угловатость и красота, которые разовьются у Сири-подростка. Тонкие руки лежали на одеяле, под ладонью – книжка. Младенцем Сири часто хваталась за мои пальцы, ее щека лежала у меня на груди, сердце – напротив моего сердца.

– Ты знаешь, что я снова уезжаю?

Я почувствовала, как дочь опять напряглась. Ничего не сказала, но коротко кивнула.

– В этот раз – всего на несколько дней, а потом я опять вернусь. А когда вернусь – никогда больше никуда не уеду.

Тело Сири оставалось застывшим и напряженным, только руки нервно двигались, теребили нитку, вылезшую из пододеяльника. Я снова погладила ее по щеке.

– А когда я вернусь, мы будем веселиться от души. Можно поехать на море. Хочешь?

Она продолжала молчать. Я слышала, что мой голос звучит с натужной легкостью и фальшиво. Почему она должна хотеть поехать на море со мной? Она едва меня знает.

– Ладно, спи, увидимся через пару дней. Доброй ночи, мой грибочек, сладких снов.

Я забрала у нее книжку, подоткнула одеяло, поцеловала в щеку и погасила свет. Сири лежала на спине, но лицо повернула к стенке. Очертания ее худенького тела едва виднелись под похожим на сверток одеялом. Уже выходя, я наконец услышала ее голос:

– Мама!

– Да, милая?

– Ты вернешься?

Я немного помедлила с ответом.

– Ну конечно, вернусь. Спи, малыш.

Спускаясь по ступенькам, я чувствовала на подбородке что-то щекотное, и лишь подняв руку, чтобы вытереть подбородок, я поняла, что это мои собственные слезы.