Эксперимент «Исола»

Она взглянула на коллегу; тот, наморщив лоб, рылся в портфеле. Она вдруг поняла, что он выглядит испуганным. Не похоже на него. Она много раз видела его злым, раздраженным, смертельно уставшим, отчаявшимся, разочарованным, но испуганным – никогда. Ей стало интересно, много ли он знает, если знает больше нее, и если да, то что именно. Она изучающе поглядела на напарника. Обнаружив, что за ним наблюдают, он придал лицу прежнее выражение, закрыл папку и с легким стуком положил ее перед собой.

– От души надеюсь, что красные подошвы сработают. Нам сейчас чертовски нужна удача, – сказал он наполовину ей, наполовину себе самому и сел на стул.

– Анны Франсис не будет? Ты уверен?

Она помнила, что уже задавала этот вопрос, и все же спросила еще раз. Коллега взглянул на нее.

– Не будет. Во всяком случае, мне так сказали. Ты слышала что-то другое?

Она покачала головой. Ничего хорошего. Она хотела что-нибудь сказать, но лишь взяла со стола папку и бережно убрала ее в портфель, а портфель поставила возле ног. Только она собралась спросить, знает ли он, где сейчас Анна Франсис и все ли с ней в порядке, как дверь открылась.

Начало

Анна

Подумать только: благодаря какой мелочи мы можем увидеть другого человека, увидеть по-настоящему! Ведь увидеть по-настоящему значит признаться себе, что ты влюблен, увидеть того, другого, вдруг, вон там, на том конце комнаты, словно в первый раз. Когда я впервые по-настоящему увидела Генри Фалля, мы уже какое-то время работали в одном отделе, и странно, что для этого понадобилась такая мелочь.

Мы были в гостях у нашего шефа, молодого человека с большими амбициями, про которого говорили: именно такой нужен нам, чтобы “оптимизировать деятельность”. Собрался весь отдел – чужие друг другу, неловкие, излишне принаряженные, накрашенные чуть основательнее, чем обычно, в руках – изящные бокалы вместо привычных кофейных кружек. Многие явились в новой одежде и чувствовали себя скованно. В вырезе у секретарши отдела, немолодой женщины с прической-шлемом, я увидела неотрезанный ценник. Может быть, она сохранила чек и надеялась на следующий день вернуть вещь в магазин. И получить назад свои купоны. Я так и видела ее у кассы, с блузой в пропахшем потом пакете: спорит, потрясая чеком, жалуется на качество, размер, какой-нибудь шов. Усталое, ярко накрашенное лицо продавщицы. Секретарша наверняка выйдет победительницей.

Перед ужином, накрытым в просторной гостиной с видом на залив, подали игристое “Роткэпхен”; хромированный сервировочный столик был уставлен бутылками. Я бесилась: то, что наш сопляк-шеф может позволить себе представительские апартаменты в одной из новых высоток на самом Лидингё, с видом на Карлсудд и военную базу на Тюннингё, сервировочный столик и заграничную выпивку, наверняка предполагает высокопоставленную родню (что в свою очередь легко объясняло, как он получил начальственную должность). Генри, как обычно, оставался в стороне от общего разговора. И вдруг я увидела, как он берет бутылку дорогого коньяка, наливает, пьет большими глотками, а потом беззвучно ставит рюмку на столик, словно и не брал. Не сказать, чтобы это выглядело так уж красиво; у другого человека такой поступок показался бы возбуждающим опасения, признаком алкоголизма, нервозности, слабости, дурного воспитания. Но у такого мастера самоконтроля, как Генри, этот жест означал нечто совершенно другое: желание. Когда я увидела, как Генри пьет коньяк, мне впервые пришло в голову, что он, возможно, не тот, за кого я его принимала, что он может оказаться опасным для меня. Я начала наблюдать за Генри – и увидела много чего еще. Это было как собирать лисички. Сначала не видишь ничего, потом видишь кое-что, а потом грибы вдруг везде, куда ни глянь. Второе, на что я обратила внимание в Генри, был его смех. Он умел смеяться. Звучит странно, но большинство людей не смеются. Они растягивают рот, как-то кашляют, квохчут, но не смеются по-настоящему. Генри смеялся открыто, беспечно, такой смех никак не вязался с его сдержанным обликом. Чем дольше мы работали вместе, тем чаще я ловила себя на том, что пытаюсь выманить этот смех, просто чтобы посмотреть, как Генри, согнувшись, падает на рабочий стол или откидывается на спинку стула – слезы льются из глаз, обнажаются ровные белые зубы. Да, третье: у него были необыкновенно красивые зубы.