Эксперт № 11 (2013)

Теперь надо рассказать, каков характер этой школы, зачем Ван Гог все это делал.

Прежде всего, это была школа, противопоставленная как салонному, так и функциональному характеру искусства. Салон нас окружает всегда — нет надобности его специально представлять. Но Ван Гог строил школу не только вопреки буржуазному салону. Точно так же Ван Гогу претила промышленная эстетика. В ту пору это уже началось — всякий искал поэзию не в молнии, а в электрическом утюге, Баухауз общую тенденцию лишь подытожил. Если вспомнить Баухауз и ВХУТЕМАС, нацеленные на прикладное строительство и функциональность, на организацию и демократическую казарму, то Ван Гог внедрил принципы диаметрально противоположные: органичное развитие, индивидуальное становление, абсолютную свободу, любовь — которая является единственным стимулом работы.

Затем, это была школа, противопоставленная рынку, рыночным отношениям, присущим искусству. Надо сказать, что, когда сегодняшние знатоки уверяют, что искусство неизбежно связано с рынком, они врут. Рынок в искусстве возник далеко не сразу: никто не собирался перепродать Сикстинскую капеллу. Здесь принципиально важно то, что Ван Гог голландец и что он восстал против традиций «малых голландцев» (тех, кто, собственно, и принес рынок в искусство) — восстал так же, как его предшественник Рембрандт. Оба проиграли — но оттого их восстание не менее значимо.

Ван Гог считал, что искусство не продается, но — и вот здесь пропуск. Он не знал, что за этим «но» поставить. Естественно, он все отдавал Тео, который его содержал. Впрочем, мысль вела его дальше — художники должны обмениваться картинами; не коммерция, но взаимная любовь — вот что является скрепой художественных отношений. Он инициирует обмен картинами с понт-авенской школой: с Лавалем, Бернаром, Гогеном. Он думает о том, что картины должны раздаваться людям даром. Но как встроить искусство, которое производится даром, в капиталистический мир — он не знал.

В сегодняшнем коммерческом мире, где художники как сокровенным знанием обмениваются сведениями о том, сколько их картины стоят на рынке, и озабочены рейтингами продаж, сохранилась память о великом живописце, который за свою жизнь не только не продал ни одной картины, но и не прикладывал к этому усилий. В начале пути он порой вспоминал, что существует такая вещь, как реализация продукции, — но искусство захватило его, и ему стало все равно, стоит оно что-либо или нет. Ему действительно был безразличен успех. Он не притворялся, он про рынок просто не думал. Вы посмотрите, как он подписывает картины: одним лишь именем. И это в мире, где фамилия художника является товарной маркой. Ван Гог на всякой картине лишний раз пишет: неважно, кто это нарисовал; фамилия неизвестна. Так, один мастер. Зовут Винсент.

В этом месте экономически подкованный господин улыбается с чувством превосходства и говорит: да, хорошо быть социалистом, если тебя содержит брат, который работает. Всегда найдется филистер с румяными щечками и знанием жизни. Да, можно сказать, что Тео содержал Винсента, а Энгельс содержал Маркса, но суть дела в том, что слово «содержал» в данном случае — фальшивое. Не было никакого спонсорства, меценатства, вспомоществования или еще какой-нибудь рыночной ерунды. Это было единение двух сердец. Это был принцип коммунизма: я отдаю, не считая, все, что могу отдать, потому что знаю: тебе нужно, а у тебя этого нет. А ты сделаешь то, чего бы я не сумел сделать. Каждый сделает что может для общего дела и будет трудиться истово. «Мы можем уйти часа в два, но мы уйдем поздно — нашим товарищам наши дрова нужны. Товарищи мерзнут». Это правило Маяковского было правилом Винсента и Тео — оно заложено в кодекс «мастерской юга».

Отдай все, что можешь, в общее дело. Нам не нужно делить имущество, мы создаем искусство, которое принадлежит сразу всем — миру свободных людей. Мы — это одно; «сочтемся славою, ведь мы свои же люди». Тео давал не считая, но Винсент работал, не считая часов; суть отношений — в неостановимом общем труде. И Ван Гог был уверен, что именно так его мастерская и будет работать. Надо было предъявить пример — показать, как надо, как можно работать бесплатно. За порцию супа в день надо писать картину. И он показал: в день по картине. Это возможно, надо только сосредоточиться.

Это была работа строительная; он жил один — но выполнял обязанности жизни в коммуне. Это не буржуйская мораль: мол, я тебе отслюню, а ты у меня на содержании и сделаешь мне потом приятное. Когда румяный лабазник анализирует отношения Тео и Винсента, он не может себя поставить на их место — просто потому, что их место для него закрыто. Его на это место не звали.