Что касается наших соотечественников, то их понять нетрудно. Провал считается естественным последствием разрушительных постперестроечных десятилетий. О разрушении образования так долго говорили, что поверили в ужасы гораздо большие, нежели на самом деле случились.
Зарубежные эксперты более изысканны. Они оперируют цифрами и графиками. Концентрированное изложение этой аналитики — рейтинги. Ведь рейтинг, по существу, задает идеальный образ университета и показывает, как далеко вы находитесь от идеала. Так вот, идеал за последние десятилетия несколько сместился и сейчас соответствует наиболее популярным англосаксонским образцам.
А теперь предположим, что не было у нас двадцати лет упадка образования, средств достаточно, и наиболее перспективная молодежь идет работать не в банки и на госслужбу, а в университеты. Улучшит ли это позиции в рейтингах? Безусловно. Но не кардинально.
Наиболее популярные международные рейтинги (QS, THE и ARWU) так или иначе сконцентрированы на двух свойствах университета: научной деятельности и авторитете (проще говоря, раскрученности). Ни в том ни в другом нам в ближайшие десятилетия не преуспеть. По крайней мере, в заданной извне модели. О чем довольно откровенно и говорят нам составители этих рейтингов. Мне неоднократно приходилось слышать прогноз представителей QS о том, что к 2020 году пятерка россиян ни за что не войдет в первую сотню.
Возьмем, казалось бы, наиболее простой и очевидный критерий — цитируемость преподавателей в научных изданиях. Спору нет, чем ученый более активен и признан, тем шире его цитируют. Но практически все источники, которые мониторятся, — англоязычные. Представитель того же QS на недавно прошедшем в Варшаве форуме IREG, посвященном методологии университетских рейтингов, гордо бросил нашему соотечественнику: вся наука говорит на английском, учите и вы, иначе не выберетесь из отстающих. Простим относительно юному англичанину его высокомерие. Он не помнит, что совсем недавно языком техники был немецкий. И не может себе представить, что со временем международными языками науки могут стать, например, испанский или китайский.
Таблица 1:
Наиболее популярная база SCOPUS учитывает в основном англосаксонские источники
Впрочем, зачем спорить. Английский перевод нашим научным трудам не повредит. Однако из 21 тыс. источников, которые попадают в поле зрения наиболее популярной системы мониторинга научных публикаций SCOPUS, более 6 тыс. — американские, российских — около 200. А ученому публиковаться в чужом издании — это еще хуже, чем футболисту играть на чужом поле. Кстати, пропорция почти в точности повторяет пропорцию по количеству гольфовых полей (две трети из 30 тыс. — в Великобритании и США, в России не насчитать и дюжины). С одной лишь разницей: Россия пока не претендует на первенство в гольфе.
Так что в существующей модели российским университетам не тягаться с американскими и английскими по цитируемости. По крайней мере до тех пор, пока при помощи того же Минобразования (а кто еще?) не будет создано адекватное количество полей (извините, научных изданий).
Но хороший ученый не обязательно хороший преподаватель. И наоборот. Еще вопрос, нужно ли по примеру нынешних лидеров любой ценой развивать в университетах науку. У нас есть (пока еще точно есть) иная традиция — сотрудничество с академическими и отраслевыми институтами, конструкторскими бюро, заводами. Мне в бытность студентом МАИ довелось слушать лекции Мишина, ближайшего соратника Сергея Королева; Егера, главного конструктора бестселлера гражданской авиации Ту-154; Самойловича, создателя не менее легендарного Су-27, и других. По версии международных рейтингов, это бы не добавило институту ни полбалла, а на мой взгляд, они блестяще обеспечили так тяжело формируемую смычку образования, науки и производства. Кстати, еще один методический вопрос: а почему мы концентрируемся на исследовательской активности университетов, ведь из десяти выпускников девять пойдут в производство или услуги и про науку будут узнавать только из книг да журналов? А у нас еще кое-где сохранились, например, остатки заводов-втузов…
Вы скажете: как же, есть еще опросы работодателей и ученого сообщества. Ну, не вдаваясь в методические тонкости этого замера популярности, можно сказать следующее: одно дело заполнять анкету, другое — решить, кого из выпускников взять на работу.
О высшей лиге
До поры до времени я не подвергал сомнению авторитет зарубежных рейтингов. Пока не задался вопросом: а я готов взять на работу выпускника MIT или Гарварда? Так получилось, что при отборе кандидатов довелось поговорить и с выпускниками этих уважаемых заведений. У нас они работу не получили. Слишком далеки их познания от жизненных реалий, слишком негибким оказался ум. Возможно, мне просто не повезло.