Эксперт № 33 (2014)

var rnd = Math.floor((Math.random * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Идейно-политический багаж, с которым Вильсон пришел в Белый дом, вобрал впитанную им глубокую религиозность, убежденность в превосходстве институтов и идеалов американской демократии, мессианскую веру в свое предназначение служить высшей цели — нести их свет другим народам (идея усиления исполнительной власти в США красной нитью проходила в трудах Вильсона «Правление конгресса» (1885), «Конституционное правление в Соединенных Штатах» (1908), «История американского народа» (в 10 т., 1918)). Традиционные внешнеполитические доктрины США, теоретические конструкции ученых — доктрина Монро, концепция «подвижной границы» Ф. Тернера — для Вильсона обретали смысл инструмента прогрессивной по существу экспансии заокеанской республики по всему миру. (Хотя на деле действия США, прежде всего в Латинской Америке, на рубеже ХIХ–ХХ веков нередко носили грубый интервенционистский характер.)

Ступив на стезю политической деятельности, Вильсон прочувствовал и воплотил в своей деятельности тот реформистский импульс, который в первые десятилетия ХХ века пронизал все поры жизни американского общества; в должности губернатора он поддержал антикоррупционные и социальные законы. Платформа «Новой свободы» и действия на посту президента стали продолжением этого курса на разных направлениях: от таможенной и налоговой политики (закон Андервуда, 1913), банковской и финансовой системы (Федеральный резервный акт, 1913) до антимонопольного и трудового законодательства (закон Клейтона, 1914) и ряда иных.

Так что дальнейший вклад американского лидера в обновление системы международных отношений в годы мировой войны опирался на солидную основу. Но Вильсону, по его собственному признанию, до начала войны и думать не приходилось, что вопросы внешней политики займут в его деятельности столь важное место. Хотя разработанная с государственным секретарем У. Дж. Брайаном идея арбитражных договоров по предотвращению конфликтов между странами для недопущения войны (1913–1914) говорила о новаторском запале американского президента. Впрочем, тогда члены клуба «благородных» великих европейских держав, считавших своей привилегией решать принципиальные мировые проблемы, едва ли воспринимали США равными себе, намного превосходя «американского нувориша» по силовой составляющей, армии и флоту, а также опыту и изощренности дипломатии.

Над схваткой

Старый миропорядок, державшийся на соперничавших — и уравновешивавших друг друга — блоках государств, шлифовавшейся десятилетиями секретной дипломатии «больших европейских кабинетов», которые ставили народы в положение своих заложников, и силовом решении международных конфликтов, в августе 1914 года спихнул человечество в пучину кровавой войны, для многих доказав свою ненадежность. Убеждаясь в дальновидности заветов отцов-основателей, предостерегавших американцев от участия в склоках держав Старого Света и извлечения выгоды из торгово-экономических отношений с ними, Вильсон 4 августа заявил о нейтралитете США.

Президент, как и миллионы его сограждан, не мог не оценить исключительной выгоды такого положения. И речь шла не только о зримом росте экономического могущества страны и материального преуспеяния американцев (в результате бурного роста промышленного производства и торговли за счет заказов из Европы США превращались из страны-должника в страну-кредитора: в 1914–1919 годах экспорт увеличился с 2,4 млрд до 7, 9 млрд долларов; инвестиции за рубежом, государственные и частные, — с 3 млрд до 17 млрд долларов). В условиях кровавого безумия, охватившего народы вчера еще считавшейся цивилизованной Европы, Вильсон почувствовал себя избранным выразить волю к миру всего человечества. Заокеанский лидер укреплялся в мысли о новой роли США в мировой политике, по меньшей мере равной с признанными европейскими грандами, а в перспективе и о глобальной гегемонии.