Эксперт № 44 (2013)

О.Г.: Это в восьмидесятые. Помнится, одна милая дама-театровед отрезала: «Он с ума сошел!» Потому, видимо, что о русском пишет. Ну а когда был обнародован вопрос о расстреле царской семьи, ропот сменился воплями возмущения, что на фоне миллионов замученных это чуть ли не бессовестно! Нынешняя страстная привычка к «омерзению», «нерукопожатности» не отсюда ли выросла?

Но, тем не менее, к вопросу о правомочности этого концепта литургического благочестия: когда через многие знания, умение, практику, чтение наконец доходит — это тоже происходит по-разному. Михаил Гаспаров это делал как переводчик и интерпретатор: прочь всякий мистицизм, мифологию, мифологизацию и уж тем более церковность. А есть, например, такие сообщества, общины, которые время от времени складываются где в виде семинаров, где — тренингов.

У нас в стране тренинговое дело очень хорошо различимо: тот же Хеллингер с его «семейными расстановщиками» от Петербурга до Иркутска — они друг друга знают, общаются, издают журналы, используют интернет, проводят свое обучалово. Еще в шестидесятые, в конце, все флаги в гости были к нам — все живые на тот момент лидеры психотерапевтических школ проехали через Москву и Новосибирск. И кто-то куда-то попадал, к чему-то примыкал, начинал потом сам двигаться и так далее. Поэтому возникали сообщества самого разного рода. Сейчас появился интернет, и это привело к усилению таких микросообществ.

М.Р.: А возможна, на ваш взгляд, православная Opus Dei?

О.Г.: Opus Dei — это организация. Несколько действующих образцов мы имели. Например, вокруг покойного митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна.

М.Р.: Того, который разрабатывал русскую идею?

О.Г.: Да, и его последователи до сих пор это делают. У нас же существует идея тандема, особого строя государственно-церковных отношений.

М.Р.: Ее реализует государство?

О.Г.: И некоторые его специально для этого созданные институты.

М.Б.: А если уйти от политики, от церковно-государственных отношений? К практике частной жизни человека…

О.Г.: Да, мы шли, шли… Можно дойти до феномена, который выразил в свое время в пристойной форме Александр Зиновьев, сказав: «Я — это отдельное государство». И это вполне реалистичная вещь, потому что Европейский суд принимает иски к государству от частных лиц. Поэтому все мегаконцепты макромасштаба: традиции, история, культура, церковь — имеют и свой атомарный, индивидуальный аспект.

Я — отдельное государство, поэтому мне ваше государство не указ. Или: я верю в Христа, но без церкви.

Одно из фундаментальных открытий второй половины девятнадцатого века — открытие реальности мифов и ритуалов. Потом уже Бахтин мог сказать, что быт без обряда — это интеллигентская фикция. Бытие без ритуала — это фикция

Фото: Мария Плешкова

М.Б.: Но вот человек все-таки пришел в церковь. Какое-то время он очень сильно эмоционально все воспринимал, размышлял, чувствовал, что находит ответы на свои вопросы. А потом…

О.Г.: …неизбежно наступает следующий этап, где-то года через два, когда энтузиазм иссякает, начинаются какие-то сложности в отношениях с близкими, друзьями, работой. Во-первых, много вопросов возникает по поводу обычной жизни. Во-вторых, иссякает эффект фасцинации — первой влюбленности.

М.Р.: Но человек хочет расти дальше. А роста не происходит. И он начинает чувствовать скуку.

О.Г.: Этот ваш «человек» был оглашен, слышал наставления, предшествовавшие событию крещения, или хоть ознакомился с ними по книгам? А когда во время крещения на вопросы священника «Отрекаешься от сатаны?» и «Сослагаешься со Христом?» отвечал троекратным «Да!», он совсем-совсем не понимал, что делал, давая обеты на всю жизнь? И после крещения, в период, согласно Преданию именуемый «просвещением» и длящийся около года, ни своему исповеднику, ни кому другому вопросов на понимание не задавал? И вы говорите о скуке.

М.Р.: Недавно в разговоре с нами о России один священник-богослов охарактеризовал нынешнее время в России как некую концептуальную паузу, время непонимания.

О.Г.: В психологии это время называется «психическим мораторием», когда предыдущая идентификация уже перестала быть актуальной, а новая не сложилась. А мы оказались в межеумочной, промежуточной ситуации.

М.Р.: Точно, мы как раз говорили об идентификации.

И предположили, что это особое испытание.

О.Г.: Да, богооставленность — это испытание.

М.Р.: Именно ее мы и упоминали. И говорили, что мы как страна сейчас, в этот момент, переживаем своего рода скуку.

О.Г.: Кстати сказать, философ Межуев еще в начале перестройки, когда только что прошел Пятый съезд Союза кинематографистов и большинство его участников были переполнены радостным энтузиазмом, написал: учтите, мы вступаем в очень скучное время и деловая жизнь у большинства будет изматывающе унылой.

М.Р.: Да, нам казалось, что это праздничный пир. А оказалось — скука.