Сегодняшние ночные раздумья полковника касались исключительно его вечернего визита к подозреваемой гадалке. Жаль, конечно, бабулю – как человек она была Мотылькову симпатична и чем-то напоминала мать, оставшуюся в деревне на попечении братьев и сестер. Но долг есть долг, и послезавтра придется нанести ей визит уже по всей форме, с обыском и допросом. А завтра полковником будет получена санкция и проверены сведения касательно детей и внуков Пелагеи Прокловны, которые, как подсказывала ему интуиция, попахивали липой даже сильнее, чем подаренная ему старушкой мазь – дегтем. Мотыльков все же не рискнул опробовать мазь на больной ноге – побоялся конфронтации с Зинаидой по поводу крепких дегтярно-еловых ароматов…
– Доброй вам ночи, Сергей Васильевич, – раздался откуда-то сверху доброжелательный голос; по всей видимости, говоривший стоял на балконе этажом выше. – Что вздыхаете? Не спится?
Мотыльков вздрогнул и закашлялся, поперхнувшись сигаретным дымом – несмотря на дружелюбный тон, незнакомый голос его напугал. Полковник перегнулся через перила и задрал голову кверху, но говорившего не разглядел – только темный силуэт на фоне звездного неба.
– И вам такой же доброй, – будучи офицером, а следовательно, человеком воспитанным, ответил Мотыльков. – Извините, что не знаю вашего имени-отчества; вы Ивану Кузьмичу кем доводитесь?
Над четой Мотыльковых проживал бывший токарь-многостаночник, а ныне сокращенный с производства Иван Кузьмич Холодов, безработный, в связи с этим сильно пьющий и давно потерявший веру в себя. Родни у Ивана Кузьмича было много, в основном племянники, которые частенько помогали дядюшке пропивать его не бог весть какое щедрое пособие по безработице. Мотыльков то и дело поднимался к Ивану Кузьмичу и усмирял разбушевавшихся собутыльников – обычно для этого хватало лишь появления громадного полковника на пороге квартиры Холодова. Поэтому Мотыльков доподлинно знал, что если кто задерживался у Ивана Кузьмича в столь поздний час, то он либо уже крепко спал, либо пребывал не в том состоянии, чтобы вести при луне великосветские беседы.
– Если честно, то абсолютно никем, – ответил незнакомец. – Я здесь вообще-то мимоходом. Пришел поговорить с вами на одну щепетильную тему.
– Со мной?! – удивился и одновременно насторожился Мотыльков. – А почему именно ночью и оттуда? Зашли бы как приличный человек вечерком на чашку чая или лучше днем ко мне на работу, там бы и поговорили.
– Шутить изволите, Сергей Васильевич? – хмыкнул незнакомец. – На работу!.. К вам на работу вести задушевный разговор по своей воле не ходят, только по принуждению.
– По принуждению ходят те, чья совесть нечиста, – не согласился полковник. – А честному человеку у нас в милиции опасаться совершенно нечего.
– В милиции, может, и нечего, хотя сомневаюсь, что сегодня это так, а вот в вашем ведомстве и честных людей пока наизнанку не вывернут, не отпустят.
– В каком это таком моем ведомстве? – Мотыльков насторожился еще больше и вновь попытался разглядеть лицо незнакомца. О том, что Сергей Васильевич – руководитель секретной службы, не знала даже его жена.
– Может, все-таки поговорим? – не ответил на вопрос незнакомец. – У меня имеется для вас кое-какая информация. Я сейчас спущусь, и мы все обсудим. Не бойтесь, я не вооружен и не собираюсь причинять вам никакого вреда.
Полковник хотел было воспротивиться, сославшись на то, что ночной визит подозрительного незнакомца перепугает жену, но, как выяснилось, когда незнакомец говорил «я к вам спущусь», он имел в виду отнюдь не подъездную лестницу. Не успел Мотыльков моргнуть, как ловкий незнакомец уже стоял перед ним, спрыгнув с балкона Ивана Кузьмича таким лихим приемом, от которого закружилась бы голова даже у Тарзана.
На балконе у Мотылькова было полным-полно всяких бытовых мелочей, в основном уже ненужного хлама. В частности, Сергей Васильевич давно собирался выбросить старый треснувший черенок от лопаты, но все время про него забывал. Однако сейчас, когда полковник рассмотрел лицо незнакомца, он мгновенно вспомнил про черенок и ухватился за него без раздумий.
– Спокойно, полковник! – полушепотом зашипел незнакомец, который незнакомцем вовсе не являлся, а был тем самым рефлезианцем, что основательно подпортил Мотылькову последний день французской командировки. – Спокойнее, пожалуйста, а то разбудите жену!
Мотыльков с черенком в боевой стойке шаолиньского монаха, владеющего искусством фехтования посохом, замер на месте, готовый в любой момент доломать свое надтреснутое оружие о голову рефлезианца. Полковник не атаковал врага по одной-единственной причине: он знал, чем это для него закончится, а падать с четвертого этажа в одних трусах и без страховки было неинтересно.
– Чего тебе надо? – злобно сверкая глазами, таким же полушепотом, только грозным, поинтересовался Сергей Васильевич. – Предупреждаю: если тронешь меня или жену!..