— Да, в общем-то, ничего особенного, все этого хотят — чтобы был солидный муж, достаток, машина… Тогда ведь не у всех были машины, как сейчас… Но уж очень во всем этом она была какая-то такая напористая… Все ей нужно было сразу и немедленно… — Он опять помолчал. — Может быть, это оттого, что она была старше меня. Когда мы с ней познакомились, я был всего на первом курсе. А когда закончил второй, она уже выпустилась из института и захотела, чтобы я на ней женился. Но я не мог тогда жениться. Я должен был бы обеспечивать семью, нужно было бы работать… У нее не было состоятельных родителей. Я жил с матерью… Мы расстались. И буквально через месяц она вышла замуж.
— За кого?
— Не знаю. Мать услала меня на каникулы к тетке. Тетка любила меня и предложила остаться у нее жить. Я перевелся, думал, останусь у нее, пока не закончу институт…
— А что дальше?
— А через два года она умерла. Я вернулся домой. Но, знаешь, я вернулся, и как-то уже ничего не болело. Я даже не стал узнавать, где та девушка… Да и зачем она уже была мне нужна? У нее была, наверное, своя жизнь, у меня — своя. Кто-то мне потом, правда, сказал, что она живет с мужем, у нее ребенок… Я не хотел ее видеть. Да и она, наверное, меня тоже. В общем, самая банальная история.
— А потом? У тебя ведь тоже есть дочь?
— Дочь у меня далеко. Во Франции.
Когда речь заходит о Франции, у большинства русских девушек широко раскрываются глаза.
— В Париже?
— Нет, в провинции.
— Расскажи!
Хачмамедов и следователь вышли из кабинета.
— Где Рябинкин? — мрачно спросил Хачмамедов у Лены. Брови у него были насуплены, глаза, как всегда, красные, и он грозно поводил плечами и шеей.
— Сущий людоед, — тихо заметил Соболевский.
— В приемной, — спокойно сказала Лена. — Он очень устал.
— Пойди его приведи! — Хачмамедов выдвинул вперед башку. Как будто собирался вступить с Леной в рукопашную схватку.
— Хачмамедов, будет лучше, если ты будешь обращаться к новому ассистенту на «вы», — Соболевский принял обычное для него томно-рассеянное выражение лица. Лена кинула на него взгляд, полный благодарности, и побежала в приемную.
На полу в комнате, запрокинутой головой к коридору, лицом, повернутым к входной двери, лежала мертвая женщина в дешевой ночной сорочке. Одна рука ее была заведена и вытянута вверх, и, видимо, от этой руки, а вернее, от двух почти параллельных ран на ней на полу растеклась лужа крови. Старая опасная бритва валялась примерно на метр от тела женщины. Кровь темно-красной маслянистой лужей затекала под тело, пропитывала на спине и боках ночную рубашку и пачкала голые половицы пола. Встревоженный петух расхаживал по квартире с весьма воинственным видом. Время от времени он вскидывал голову и не кукарекал, а как бы возмущенно вскрикивал, сдавленно и взахлеб. Нахохлившиеся куры тревожно косили на вошедших испуганными круглыми глазами. Своей мертвой хозяйки они, по-видимому, нисколько не боялись и ходили прямо по ее телу, оставляя красные крестики лап на ночной рубашке.
Рябинкин переступил через голову женщины и прошел в комнату. Присел над телом женщины, приподнял ее другую руку. Раны были и на другой руке, но поменьше. Под телом оказалась щель между рассохшимися половицами, и кровь стекала в этом месте вниз.
— Неужели действительно у соседей с потолка капало? — спросил Рябинкин.
— Да наврали, конечно. Наверное, чтобы мы быстрее приехали. — Молодой следователь с хаером, сам как петух, с гордым видом расхаживал перед Леной. — Я к ним заходил — ничего особенного. На потолке только одно пятно. Правда, над самым диваном.
— Один раз увидишь такое массивное кровотечение из резаных ран — никогда не забудешь, — объяснял Рябинкин Лене. — Может, нам имеет смысл сделать такой макет в пятом шкафу? Хотя, наверное, не очень интересно для студентов — слишком просто. Хотя… — он задумался. — В таких случаях задача эксперта установить, собственной рукой или чужой были нанесены эти раны.
— А здесь? — спросила Лена.
— Конечно, собственной. Вот смотри… — он снова присел на корточки. Следователь кружил по комнате за их спинами.
— Включи свет поярче, — попросил его Рябинкин.
— Поярче нельзя, не работает. — Следователь пощелкал выключателями пыльной трехрожковой люстры с одним разбитым плафоном, но без толку.
— А здесь письмо. — Он взял листок бумаги, лежащий на столе. — Надписано «Саше».
— Если можно, не читайте вслух, — попросила Лена. — И надо куда-то унести этих кур.
— Куда я их унесу? — следователь покосился на нее. — Описывайте быстрее тело, да и увезем ее. А куры пускай остаются. Хотя… — он с сомнением посмотрел на Рябинкина — как он к этому отнесется, — я парочку мог бы забрать.
— Я курам не хозяин. Пусть родственники с курами разбираются.
Следователь промолчал.
— Пиши куда-нибудь данные осмотра, — посмотрел на Лену Рябинкин. — Есть у тебя блокнот?
— Есть.
Он стал диктовать, а Лена смотрела на женщину — на ее некрашеные волосы, на измученное, но спокойное лицо и видела на всем следы безысходности.