Экспресс «Надежда»

— Та-ак… — Иван опустил книгу. — Уж не запугать ли ты меня хочешь, дорогой Руперт? Зря стараешься. Я знаю, на что иду. Меня дома никто не ждет. А у Мадьяра жена.

Он усмехнулся, выключил свет и, протнз ожидания, мгновенно уснул.

Вскочил по привычке в семь. Сделал зарядку. До краев наполнил бассейн ледяной водой и добрых полчаса плескался, вскрикивая и постанывая от пронизывающего холода. Потом докрасна растерся махровым полотенцем и, одевшись, Отправился завтракать, каждой клеточкой ощущая прилив ликующей бодрости.

— Доброе утро, Иштван! — Это было неожиданностью. Обычно Миклош появлялся к завтраку не раньше десяти. — Как спалось?

В зале, кроме них, не было ни души. Даже люстры не горели, только бра вдоль стен. В золотистом полусумраке тонкое лицо венгра казалось отлитым из меди.

— Сегодня мы с вами ранние пташки.

Улыбка у Радноти была замечательная — ласковая и грустная, а сегодня еще и с оттенком тревоги. Или так казалось из-за освещения?

— Рад видеть вас, Миклош! — Пожимая руку, Иван встретился с Радноти взглядом и понял, что освещение тут ни при чем: тревожные были у венгра глаза. Спросил, опускаясь в кресло:

— Что-то случилось?

— С чего вы взяли?

— Вид у вас… — Ивам замялся. — Неспокойный какой-то.

— Пустяки. Где вы вчера были после ужина?

— У себя. — И мысленно: «Начинается». Что начинается, он еще не знал и сам.

— Весь вечер?

— Весь. А что?

— Так, ничего. — Радноти без всякой надобности взял салфетку, повертел, положил на скатерть. — Я приходил к вам вчера, Иштван.

«Вот оно что… Чего это вдруг его ко мне понесло? Просто так? Не может быть. Ну-ну…»

— Вы слишком деликатны, Миклош. Наверное, не достучались.

— В этот раз я изменил своему правилу, Иштван. Решил, что между друзьями можно обойтись без условностей.

— Правильно решили. — Иван ' продолжал смотреть ему в глаза и это стоило немалых усилий.

— Я просидел у вас почти три часа.

— И от нечего делать листали Хемингуэя, — осенило Зарудного. У венгра удивленно округлились глаза.

— Вы меня видели?

— Не вас, Миклош. Книгу. То, что вы в ней подчеркнули.

— Я?!

— Ну да. О быке на лугу. О мире, который ломает человека.

— Не надо меня разыгрывать, Иштван. Тут и без этого хватает загадок.

«Значит, все-таки Руперт, — подумал Иван. — Все-таки Руперт…»

— Я плохо читаю по-русски, Иштван. Но подчеркнутые вами абзацы я осилил. И, честно говоря, это меня обеспокоило.

— Что именно, Миклош?

— Образ мыслей.

— Хемингуэя? — Иван попытался увести разговор в сторону.

— Ваш, — вздохнул Радноти. — Нельзя падать духом, Иштван.

«Дорогой ты мой человек!» — с жалостью подумал Иван и мысленно затянул «Катюшу».

— Абзацы в книге подчеркнул не я, Миклош. Если по-честному, то меня вчера вообще весь вечер не было дома. Смотрел кинофильмы.

К столу одновременно подошли официант и Джордано.

Бруно поздоровался по-немецки кратко: «Гутен таг».

— Доброе утро, синьор Ноланец! — Иван как утопающий за соломинку ухватился за возможность переменить тему и повернулся к официанту. — Мне овсяную кашу. А вам, Миклош?

— Тоже, — буркнул венгр.

— И мне, пожалуйста. — Итальянец сел за стол и вопрошающе уставился на Зарудного. — Откуда вам известно, что я родом из Нолы?

— Из школьной программы, — не моргнув глазом соврал Иван. В учебнике, он это прекрасно помнил, город Нола не упоминался. Но сейчас главным было направить разговор по другому, безопасному руслу. — Ваши мысли о строении Вселенной…

— Вы не находите, что наш друг разительно изменился? — прервал его Радноти. — Зтот внезапный интерес к мирозданию…

«Продолжай, Миклош, — подбодрил его Иван. — Смейся надо мной, шути, измывайся. Я пе обижусь».

Выразительные глаза Джордано переместились с Зарудного на Радноти. Итальянец понимающе улыбнулся.

— Все мы непрерывно меняемся, синьор Радноти. Из нас истекают одни атомы, притекают новые.

— Хотите сказать, человеку присуще непостоянство? — усмехнулся венгр.

— Нет вещества, которому по природе подобает быть вечным — Выражение лица Джордано оставалось невозмутимым. Смеялись только глаза. — Исключение составляет субстанция, именуемая материей. Но и ей подобает быть в вечном изменении.

«Ну вот и славно, — облегченно вздохнул Иван. — Вот и прекрасно». Он уже не вникал в то, о чем они говорят. Он слышал их голоса, видел оживленные лица: то серьезные, то смеющиеся, и уже одно это успокаивало его и радовало.

— Коперник ставит Солнце в центр мироздания, — продолжал Миклош. Иван для него перестал существовать. — Вы это отрицаете. Но тогда где, по-вашему, центр Вселенной?

— Нигде. — Ноланец достал четки, положил на стол рядом со своим прибором. — У Вселенной нет и пе может быть центра. Она едина и бесконечна. И наше Солнце всего лишь одна из необозримого множества звезд.

Официант принес завтрак, но спорщики этого даже пе заметили. Иван ковырялся ложкой в каше, беззвучно мурлыча «Катюшу».