Экспресс Варшава – Тель-Авив

Сегодня телефон молчал.

Говорят, что спутник старости – всевозможные немочи. Это, конечно так, но главный спутник старости – одиночество. Большинства моих старых друзей уже нет, а у детей и внуков свои очень важные заботы. Телефон стал очень молчаливым, не звонит упорно, настолько, что я иногда сомневаюсь, исправен ли.

Знать бы, кому интересно то, что я пишу. Но, впрочем, какая разница. Это единственное, что я могу дать моим друзьям. Только память…

В одних описанных событиях я участвовал лично, другие изучал по книгам, но и они необходимы для полноты картины. Сейчас я иногда и сам путаюсь, не помню, откуда у меня эти сведения, ну да это и неважно.

Человеческая память – инструмент удивительный, но ненадежный. Воспоминания не отлиты в бронзе и не выбиты на каменных стелах, как на стеле Мернептаха. С годами они стираются, а часто и вовсе меняются, дополняются фрагментами позднего опыта. Совсем немногое возможно сохранить в неизменном виде, большая часть постепенно теряет отчетливость, меняет окраску.

Возможно, это величайший дар природы? Иначе сложно было бы принять меняющуюся реальность, превращающую то, что казалось порядком, в беспорядок, молодость в старость… Правда, меняющиеся воспоминания рискуют закрепиться в стереотип, выкристаллизоваться в иную, откорректированную версию событий, которая начнет жить независимой жизнью.

Постараюсь писать честно, но беспристрастность гарантировать не могу. С этим уже ничего не поделаешь.

Но начну по порядку. А начало было в Польше…

Глава 1. Тель-Авив. Лео. Сентябрь, 1979 г.

Сентябрь в Иерусалиме – прекрасное время, жары нет, в заходящем солнце дома, облицованные иерусалимским камнем, кажутся золотыми.

– Давид, посмотри, вон там видишь парк? Там монастырь Сан-Симон, только он отсюда с балкона не виден. Чем занимался Святой Симон при жизни христиане до сих пор уточняют, но после смерти покоя ему не было. Сначала император Юстиниан перенес его в Константинополь, затем ему дали спокойно полежать в Хорватии. А сейчас монастырь Сен-Симон ждет, когда же он вернется домой в Иерусалим.

– Вернется или не вернется, ты то какое к этому имеешь отношение?

– Самое непосредственное, но только по отношению к монастырю. Ночью с 29 на 30 апреля 48 года мы его захватили. Нужно было взять под контроль дорогу, по которой подвозилось продовольствие в Иерусалим, а ключевой участок контролировал монастырь Сен-Симон на вершине холма. Взять-то мы его взяли, но оказались в окружении так называемой «Армии священной войны». Нам приходилось очень туго. Подвоз боеприпасов был невозможен, стрелять приходилось из высоких окон стоя на каких-то странных деревянных конструкциях… Я был ранен в самом начале боя, лежал у стены, и надеялся на свою «беретту». Она не даст попасть в руки арабов… На помощь мы не рассчитывали, но, когда наше положение стало просто отчаянным, арабы внезапно исчезли. Дело в том, что они не знали нашего положения, а свое – оно было у них перед глазами – потери были, а заметных им успехов не было, вот и предпочли исчезнуть. А из арабских домов Катамона тут же началось повальное бегство. Они ожидали, что евреи придут и, естественно, устроят резню. Они бы поступили именно так.

– Так они не только там так действовали.

– Да, конечно. Но там, пока заживала дырка в плече, у меня нашлось время задуматься. Что является твоим? То, что отписала тебе конференция ООН? Ни в коем случае. Твое то, за что ты готов воевать и умереть. Умирать я не хотел, но это уже как получится. И знаешь, что еще пришло мне тогда в голову?

– Расскажешь – узнаю.

– Большое сходство становления Польши и Израиля. Мне странно, как много людей думает, что Польша стала независимым и суверенным государством в результате Версальского договора. Если бы так просто создавались государства… Твоя страна – это то, что ты можешь защитить, наладить жизнь. Ну а мирная конференция – только некий старт. Он либо сбудется, либо нет! Это всего только шанс, который еще предстоит воплотить в жизнь, сделать реальностью. Разве не так же в Израиле, Давид?

А тогда, «большие политики» на мирной конференции думали, что они возродили Польшу. Глупцы, за это еще предстояло воевать и воевать. Вильсон мечтал, что ужасы прошедшей войны положат конец всем войнам, а Лига Наций будет мирно разрешать все конфликты. Эти красивые мечты постигла судьба остальных утопий. Новые государства, появившиеся на карте Европы, немедленно начали воевать между собой в мелких, но жестоких конфликтах. Но какой бы война ни была, маленькой или большой, она для воюющих та самая, на которой убивают всерьез.

– Но все же, я думаю, именно на мирной конференции был решен вопрос о воссоздании Польши. Разве не так?