Новая волна страсти охватила его. Отведя глаза от ее груди, он наткнулся взором на голубые кратеры глаз, в которых бурлило желание. Но смотрели они не на него, а куда-то мимо, в непонятную даль.
Губы ее зашевелились. Что она шепчет?
— Я никогда не любила его, клянусь… — донеслось до его ушей. — Я твоя… Только твоя…
Проклятие! Опять она непонятно о чем… Зачем ему эта чертова аристократка, эта Рейвен Кендрик, да еще в полубезумном состоянии? Он совсем изнемог от этого дурацкого цирка! Тем более ей подойдет сейчас любой мужчина, не важно, какого звания и возраста…
Но ведь он, в конце концов, не святой! Далеко не святой. И если так будет продолжаться, то чем черт не шутит… После тесного общения с пиратами что такое для нее еще один мужчина — одним больше, одним меньше…
Она попыталась впиться ему в рот поцелуем, он отстранил ее, но руки уперлись ей в грудь и под пальцами оказались затвердевшие соски.
Из его горла вырвался стон, и, когда она вновь надвинулась на него, он уже не нашел в себе сил сопротивляться. Ее опять лихорадит, ей нужно это, и он не имеет права отказать, как не отказывают в глотке воды умирающему от жажды.
Обхватив ее за бедра, слегка приподняв, он осторожно опустил ее тело на свой возбужденный член.
И тогда она затихла. Словно окаменела. Потом шевельнулась несколько раз и снова замерла. На ее лице Келл мог прочесть безмерное удивление.
Через мгновение наступил его черед удивляться: он наткнулся на преграду. Господи, она же девственница! Не знала никаких мужчин — ни пиратов, ни этого брехуна Шона!
Он поспешно снял ее с себя.
Она с ужасом смотрела на него, ее красивое лицо исказилось, в глазах была мольба.
— Пожалуйста… — прошептала она.
Не дожидаясь ответа, она обрушилась на него всем телом, плотно прижимаясь к нему лоном, шевеля губами в безмолвных просьбах.
В который уже раз она достигла высшей точки блаженства и со стоном удовлетворения обмякла на постели.
Келл, обессиленный, лежал рядом, стараясь не касаться ее тела. Он все еще не пришел в себя от удивления: как она оказалась девственницей? Может ли это быть? С такими изощренными, умелыми телодвижениями, такими зазывными губами и ресницами? А манящие глаза? А жаркие поцелуи?.. «Впрочем, — оборвал он себя, — что за чушь я несу? Существует человеческое естество — у всех разное; существуют доброхоты просветить среди родных и подруг; есть, наконец, книжки. Кроме того, проклятое снадобье, которое влил в нее Шон».
Игрок по натуре, еще несколько минут назад Келл готов был заключить пари чуть не на половину своего состояния, что мисс Рейвен Кендрик такая же девственница, как он сам. И потерял бы эту половину.
Возможно, разумеется, что она и в самом деле достаточно набралась опыта в любовных играх, но сумела при этом сохранить девственность для будущего супруга. Для того самого герцога, из-под носа которого ее утащил Шон. Келл вспомнил, что сегодня, или теперь уже вчера, должно было состояться бракосочетание Рейвен. А теперь… Вот в чем был главный смысл того, что задумал — и исполнил — Шон.
Келл глубоко вдохнул нагретый воздух комнаты, почувствовал легкий запах дыма, чуть уловимый аромат женских волос. Что же ему делать с этой свалившейся на него пленницей? Как от нее избавиться? Все ближе момент, когда придется решать. Лучше уж заранее иметь какие-то соображения по этому поводу…
Как раз в эти минуты Рейвен, словно ребенок, чмокнула во сне губами и с мурлыкающим звуком уткнулась носом ему в плечо. Он почувствовал, как в душе у него всколыхнулась нежность, и это не на шутку испугало его.
К чему ненужное чувство умиления? Разве может он забыть, как поступила она с его братом, с которым у нее до этого была любовная связь… Хотя после того, что ему недавно открылось, о какой связи может идти речь? Шон еще раз проявил себя как отъявленный и бессовестный лгун. И быть может, в истории с его избиением тоже что-то не совсем так, как он описывает?
Келл неохотно припомнил, что Шон и его постоянно обвиняет во всяческих грехах — в том, например, что десяток лет назад он уехал из дома и оставил младшего брата на попечении их дяди, порочного, извращенного человека, который после внезапной смерти их матери стал законным опекуном обоих братьев.
Келл прикрыл глаза: эти воспоминания не давали ему покоя. Шону было тогда десять лет, Келлу на пять больше. Он уже чувствовал себя мужчиной и очень хотел защитить младшего брата от всех возможных напастей. Но ему это не удалось.
Невольно он поднес руку к шраму на щеке — последствие страшной ссоры с дядей, Уильямом Лассетером. Ссоры, дошедшей до драки, после того как он узнал, что дядя совершил мерзкое насилие в отношении Шона. Келл был готов убить его, но вместо этого удрал с братом из дома и добрался до Ирландии. Какое-то время они жили на улицах Дублина, попрошайничая, подворовывая — пытаясь не умереть с голоду. На счастье, у Келла проявились удивительные способности к играм, в том числе — азартным, что вскоре стало основным источником их дохода. Жизнь вроде бы начала налаживаться, но тут их разыскал дядя…