Экстенса

Витшко указал направление, и они пошли. Уже не один за другим, а рядом, цивильно; силезец справа, американец слева. Небо было бледно-пепельным, сейчас оно быстро затягивалось надерганными в клочья облаками, из которых редко можно ожидать чего-либо более порядочного, чем болезненная, анемичная морось. Из этой ужасной скуки окружения страх предсказывал Смиту скорое несчастье, все в соответствии со сценарными правилами кинематографических смен напряжения и расслабления; ведь весь жизненный опыт Смита и память событий в поведении реального мира, в отличие от мира Нью-Йорка, порождались кино и телевидением — только разум этого различить не умел. Раз тишина — так перед брей. Раз спокойствие — так перед битвой. Витшко попытался было завести разговор, только Смит молчал.

Проехал автомобиль, но даже не притормозил. Контрабандист даже не обратил на данный факт внимания. Потом проехал какой-то тип на велосипеде. Он был очень старым и морщинистым; на носу у него торчали очки в треснутой роговой оправе, со стеклами — судя по толщине — пуленепробиваемыми; а вот ладони у него были — ладони и пальцы у него были такие, каких Смит в жизни не видел. Сучковатые и искривленные, все в пятнах, по-птичьи когтистые и в то же время по-детски слабые; пальцы разной длины, пальцы без ногтей, пальцы без суставов, пальцы с костями, просвечивающими под мясом. Велосипедист остановился и попросил у Витшко сигаретку и огоньку, потому что заметил, что тот курит. Контрабандист угостил очкарика. Закурили они с наслаждением; сквозь клубы дыма обменивались по-русски краткими, бессмысленными и ворчливыми замечаниями, просто наслаждаясь моментом. Айен глядел на это со стороны, по собственной воле убравшись из поля их взглядов. Он просто глядел, слушал. В конце концов тип уселся на велосипед и уехал. Они снова пошли. По дороге Смит все копил, копил в себе, пока наконец не спросил у Витшко, хотя совсем и не то, о чем спросить хотел:

— Что у него случилось с этими пальцами?

Витшко скорчил удивленную мину.

— А мне откуда знать? — фыркнул он, не вынимая сигареты из рта.

Где-то через час, после пары машин (тоже из той серии, что была спроектирована лично Сталиным, мрачных, угловатых дорожных монументов, то жрут топливо словно танки) мимо них проехали: старинный трактор, который тащила замученная кляча, и телега. Витшко на ходу договорился с возницей, и тот согласился подвезти путников. Они запрыгнули сзади. Смит облегченно вытянул натруженные ноги. Возница, молодой парень с криво пристроенной челюстью, оглянулся на громкий вздох Айена.

— Издалека? — спросил он.

— Ну-у, — неопределенно ответил Смит.

— Может бы сплавил шмат того, что на себе тащишь, — указал парень кнутом на рюкзаки.

— Ты, сынок, лучше на дорогу гляди, — включился Витшко, — а то кобыла в канаву сойдет да в мину ляпается.

— А-а-, на у меня ученая.

— Уже тем ученая, что не болтает.

— Ха, в Сочельник ни на шаг не отпускам их со двора, — засмеялся криворотый. Смит шутки не понял. Он глянул на силезца, прикуривавшего следующую цигарку.

— Ну и чего бы я так коптил одну за одной? — буркнул Айен, которого такая ситуация злила. Витшко только пожал плечами.

— Потому что рак у меня, — ответил он. Возница захихикал; через пару секунд к нему подключился и контрабандист. Смит отвел глаза.

— А пан откуда? — через какое-то время спросил парень. — Из Пруссии?

Смит никак не мог этого понять. Его русский ничем не отличался от русского языка этих двоих, одежда — если ее можно было так назвать — была еще более засмальцованной, чем у Витшко, не существовало никаких других отличительных признаков — и, тем не менее, эта деревенщина уже через пару минут безошибочно узнала в нем иностранца. Смит никак не мог этого понять. Он беспомощно глянул на силезца.

— Ага, из Пруссии, из Америки, с Луны, — пробормотал тот в ответ на отчаянную просьбу о помощи.

(((