Экстр

Он попытался потрогать бамбуковый ствол своей флейты и понял, к своему ужасу, что не чувствует ничего. Он не мог шевельнуть пальцами, не мог управлять конечностями своего реального тела, а значит, не мог сорвать с себя шлем и убежать. Шлем почти полностью подавлял его ощущения — даже глубокое самоощущение собственных клеток. Мощное логическое поле, лишая его зрения, слуха и осязания, программировало для него новую реальность.

Я — не я, подумал он. Я всего лишь компьютерная программа.

Лица мелькали вокруг него в холодном тумане, и он понимал, что должен преодолеть эту мысль, вложив в это всю силу своей воли. Воля, яростная и свободная, оставалась при нем — глубоко внутри он знал это так же хорошо, как то, что на солнце в ясный день тепло и приятно. Конфликт между ощущением собственной свободы и опытом существования в виде паллатона, управляемого какой-то вечной программой, вполне мог свести его с ума. Это был один из самых страшных моментов его жизни. Может быть, и мысли его скоро подпадут под контроль этой программы, и память? Может быть, он начнет помнить жизнь, которой в действительности не было, и навсегда останется в кибернетической реальности, где ничего реального нет.

Я — Данло ви Соли Рингесс. Я не должен бояться.

В тот самый момент, когда он подумал, какое же общение придумал для него Чеслав Ивионген, в тумане, прямо у него перед глазами, появились новые лица — и фигуры. Из облаков материализовались семеро Архитекторов в белых кимоно, с бритыми головами. Из их мертвых губ исходили какие-то звуки, близко напоминающие речь. Данло улавливал гласные и согласные, а иногда даже обрывки фраз. Семь душ усопших — вернее, симуляции их паллатонов, — вели, по-видимому, ученую беседу.

Знаменитая теологиня Орнис Наркаваж, умершая лет пятьсот назад, говорила о божественной природе Алгоритма, но речь ее звучала еще более механически, чем у голографического Эде из образника Данло. А реплики других шести душ напоминали запрограммированные диалоги из какого-то нудного исторического пособия. Это был не настоящий разговор, а последовательный обмен информацией. Данло это развеселило, и он посмеялся бы, если б мог шевелить губами.

Ничего, бывает и хуже, подумал он. Это я переживу.

В этот самый момент Орнис Наркаваж взглянула на него и проявила нечто вроде удивления при виде его черной одежды и длинных волос. Сама она была лысая, как яйцо, с мертвенно-черными, грифельными глазами.

— У нас гость, — сказала она остальным. — Он мало что знает о юриддиках.

— И об ивиомилах тоже, — заметил паллатон по имени Бургос Ивиов.

— Но о ярконах он должен знать, — сказал третий.

— Давайте спросим его о ярконах.

Данло мог сказать им, что Яркона — это суровая, но красивая планета, находящаяся в ста световых годах в сторону ядра галактики от Невернеса, недалеко от Самума и Утрадеса. Но губы у него, к его изумлению, вдруг зашевелились сами собой, и странные слова полились из них, как вино из треснувшего чана:

— Фраваши учат, что ананке есть вселенский рок, которому повинуются даже боги. Эту идею использовали для подкрепления церковной Программы Остановки, утверждающей, что…

И паллатон Данло, помимо его воли, пустился вещать о различных доктринах и программах Вселенской Кибернетической Церкви. В то же время Данло вспомнил, что Яркона — это не только название планеты; так звали одного из прославленных пилотов Ордена, открывшего ее, и так же называлось теологическое течение, пытавшееся в 300-е годы толковать эдеизм в терминах холизма и фравашийской философии. Данло недостаточно много знал о последней «ярконе», но он был учеником фравашийского Старого Отца и без труда применял простые и ясные фравашийские концепции к той невообразимой путанице, которая у Архитекторов сходила за теологию. Вернее, его паллатон делал это без труда. Данло с почтением и страхом прислушивался к тому, что его язык произносил без его участия. Он слушал, что говорит его паллатон, эта умная, но абсолютно неживая компьютерная программа, и знал, что сам он никогда не стал бы говорить все эти умные, но безжизненные вещи.

Они попытались сделать из меня робота. Но я не робот. Я — это только я, и знаю, что я знаю, что…

Паллатон продолжал читать свою лекцию о том, как фраваши пытаются примирить судьбу и свободу воли, и Данло заметил, что тот говорит все быстрее и быстрее. Слова лились у него изо рта, как мраморные шарики из деревянного ящичка, и Данло с трудом понимал его. А то, что отвечали ему Орнис Наркаваж и другие, походило на запись, пущенную в ускоренном режиме. В любом кибернетическом пространстве ускорение информации всегда возможно, но Чеслав Ивионген в созданной им симуляции должен был сильно снизить скорость, чтобы Данло мог понять хоть что-то из молниеносного обмена информацией между паллатонами. Может быть, это ограничение теперь снято, подумал вдруг Данло. Может быть, он наблюдает рай паллатонов в реальном времени — в те самые наносекунды, которые вечные компьютеры затрачивают на генерирование алам аль-митраля?