В одном я был уверен на сто процентов: Серега Косилов обладал знанием, которое его мучило и которым он хотел поделиться со мной, когда выпадет удачное время, но, не дождавшись этого времени, он сам удачно выпал из окна своей холостяцкой и чертовски комфортной квартиры.
Почему он отключил телефон?
Почему не сказал мне сразу, что происходит?
Почему-почему-почему… Почемучка хренов! Еще немного — и начну реветь в голос.
Я поднял голову. Во двор въезжала еще одна милицейская машина, сине-белая «девятка». Она остановилась как раз напротив меня, хотя во дворе было еще полно удобных мест для парковки. Когда открылась передняя пассажирская дверца, я понял, что это не случайность.
— Добрый день, Виктор Николаевич! — улыбкой поприветствовал уже знакомый мне мент.
Кажется, фамилия его была Баранов, и он по-прежнему был похож на торговца шаурмой — такой же худощавый, загорелый и замученный, — и в левой руке его по-прежнему кувыркался странный предмет, напоминающий не то зажигалку, не то авторучку.
— Прекратите, капитан, — буркнул я, — какой он, в жопу, добрый, этот день!
Баранов кашлянул, захлопнул дверцу, и машина поехала искать место для стоянки.
— А я ведь ожидал увидеть вас здесь, — отметил капитан, останавливаясь возле меня. Я продолжал сидеть на бордюре, даже не пытаясь выглядеть вежливым. — Вы знали Сергея Косилова?
Я кивнул.
— Насколько хорошо?
Я посмотрел на него снизу вверх, прикрыв глаза рукой.
— Если вы рассчитывали встретиться со мной здесь, значит, вы подняли все его связи и наверняка должны знать, какие отношения нас с ним связывали. Мы с ним учились вместе. Что вы еще хотите узнать?
Баранов был мужик простой, или он хотел это продемонстрировать, поэтому без проблем присел со мной рядом.
— Я хочу понять, почему возле вас в течение трех дней без всяких видимых причин образовались два трупа.
Я усмехнулся. Бесцеремонность капитана уголовного розыска сделала свое дело: мне расхотелось рыдать и уже тянуло вцепиться зубами в чье-нибудь горло.
— Знаете, товарищ капитан, мне тоже хотелось бы понять.
— То есть вы никак не можете это объяснить?
Я покачал головой.
— Понятно. — Капитан посмотрел на часы, обернулся к тому месту, где лежал Сережка. — Он выпал из окна два часа назад. За это время мы не смогли бы так плотно перетрясти весь круг его общения, чтобы снова наткнуться на ваше имя. Стало быть, я не нарисовался бы здесь так скоро, тем более что это не наш район. Я здесь по одной простой причине, Виктор Николаевич.
Он вынул из кармана маленький полиэтиленовый пакетик. Внутри лежал сложенный вчетверо лист бумаги.
— Это, наверно, его предсмертная записка. Прочтите и попробуйте мне объяснить, что она означает.
— Я?!
— Да. Полтора десятка человек в нашем отделе с нетерпением ждут вашего комментария.
И Баранов одарил меня взглядом, не допускающим разночтений.
…Не буду говорить, Миша, что я испытывал в те минуты. Я смотрел на этот сверток, как полуживой наркоман на шприц с героином. Я взял его дрожащими руками (честно сказать, тремор был вызван все еще не прошедшим похмельем), развернул и уставился в рукописный текст, пытаясь разобрать Сережкины каракули. Надо сказать, что писал он так же, как и разговаривал. В целом ровный текст иногда словно выворачивался наизнанку, и без опытного чтеца манускриптов было не обойтись.
Мой заика прислал мне привет с того света. Пробежав половину записки, я оглянулся на его тело, лежащее на сырой траве под окнами десятиэтажки. Мне показалось, что он ухмыляется.
Здесь шел большой пробел, и дальше:
«
Я в бессилии опустил руку с зажатой в ней запиской. Я ничего не понял, но предупреждение спасать Светлану дошло до меня сразу.
— Ну? — напомнил о своем существовании Баранов. — Какие будут распоряжения?
— Не паясничайте, — выдавил я и закашлялся.