– Зачем? Мы им не нужны. Пока мы не окончательно здесь все загадили, мы им не нужны, какой смысл иметь с нами контакт? Главное, чтобы было не опасно для цивилизации их уровня. А на уровне своей планеты мы их не беспокоим. Главное, чтобы наша планета не лопнула, не взорвалась, потому что начнется резонация. Представьте себе, когда человеку в кровь попадает вирус или какой-то элемент металлический, например, иголка, она дойдет до центральной аорты, проколет сердце, и человек умрет. Или тромб оторвется… Вот наша планета может стать таким тромбом в космической цивилизации, поэтому за нами следят, чтобы мы не тромбировались и не испортили жизнь всем окружающим. Если дойдет до такого, с нами как-то будут поступать, поэтому за нами следят.
– Надеюсь, наша планета до такого не дойдет?
– Пока вроде нет таких ресурсов, которые могут привести к этому, даже атомная война не приведет к расколу планеты.
Существуют люди, способные контактировать с пришельцами не для того, чтобы у него было повышение по службе: «Я вчера говорил с инопланетянами, мне обещали старшего инженера, вот завтра прям». Это никого не волнует. Это все равно что у вас, не приведи бог, завелись клопы, перебить их 150 штук и не подумать, как отдельно каждого звали и какая у него была жена, судьба и дети, то же самое и здесь, им совершенно наплевать на человечество в целом. Есть те, с которыми можно договориться, у них другая разумность, другой компьютер. Мы все, по сути, биокомпьютеры, потому что мы живем в этой Паутине. Можно любого дернуть, надо только иметь о нем представление, как он выглядит. Это и есть экстрасенс, то есть сверхчувствительный компьютер. Просто есть люди невоспитанные, и здесь все зависит от личности мастера. Если мастер говорит: «Хочу, хочу, хочу!» – мне с ним говорить, по крайней мере, неинтересно будет, кому-то, может, наоборот. Если он будет рассказывать, какие он чудеса сотворил, сколько мальчиков спас от энуреза и заикания и сколько богатых и влиятельных людей к нему ходит, мне с ним тоже, наверное, будет неинтересно. Я его посажу тогда на заднее сиденье своего автомобиля и покатаю по кольцу со скоростью 200 километров в час, чтобы посмотреть, на что он способен в экстремальном состоянии. Потом поговорим.
– Хорошо проверяете!!!
– Да, но не только так. Когда человек говорит, что он не пьет, не курит, что он только молится Богу и медитирует все время, я говорю, что могу выпить, могу покурить, почему нет? У меня нет зависимости ни от чего, но я могу это сделать. Он говорит:
– А я нет.
– Ну, хорошо, а я покурю.
Через полчаса говорю:
– Знаете, вы можете чайку попить, а у меня прекрасное греческое вино есть, друзья привезли из Греции.
Человек говорит:
– Тогда я тоже.
И человек напивается больше всех. Из него несется такое! Он говорит: «Я лучше всех!» – значит, в нем говорит гордыня и бес. Я играю с людьми в такие игры.
Или, когда мы куда-то едем на паломничество, то люди начинают себя показывать, как они выглядят. Узнали их, не узнали. Я стираю косметику, надеваю самую простую одежду и спрашиваю:
– Зачем ты сюда приехал?
– А здесь есть что-нибудь веселенькое вечером?
– Я тебе не компания.
Это не в плане гордыни, просто неинтересно.
– Потому что вы по-другому мыслите?!
– У меня цели другие, у меня другая конструкция. А все, что касается горя: я и смерть на руки принимала, и в госпитале работала, я все знаю, я все видела, я потеряла много людей, самых дорогих, и родителей, и любимых, поэтому я очень люблю людей, я очень жалею их, хочу, чтобы они жили долго и счастливо.
– Что бы вы хотели сказать людям, чтобы они как-то услышали, может быть, задумались.
–
Если раньше существовали постулаты и установки какие-то социальные, незыблемые столетиями, семейные уклады, общинные распорядки, то сейчас ничего этого нет.