Экстремист

Солгал самую малость. Штиблеты были мне малы. На три размера. И я отдал их диверсанту Куралеву. На зависть всей группы.

Затем я провел совещание с полковником Бибиковым и частью его секьюрити, учинив им разнос с употреблением великого и могучего.

Трудно с академиками, профессорами и м.н.с., но надо работать. Нас мало — это не Рост-банк, где полторы тысячи нахлебников, в которых верит господин В.Утинский. И зря верит. Нет такой силы, способной уберечь его от выгребной ямы вечности.

Все поняли, что господина банкира я люблю, как сводного брата в гробу. И что лучше никого не допускать в здание — вообще. В интересах тотальной безопасности.

Закончив совещание, я остался один и уж было решил — скоро день перевалит к вечеру и… И дверь кабинета открылась. А глаза мои закрылись. Открыл я их, когда ущипнул себя — больно.

На порожке… Нет, не банкир, вооруженный историческим пулеметом Максим. Во всем блистательном американском образе жизни стояла Анна Селихова, моя младшая сестричка, уехавшая за Океан сто лет назад.

— Анка, ты как сюда?! — дико заорал я.

— Самолетом, братик, — улыбнулась как в Голивуде.

— Тьфу! Я не про это. Ты как прошла сюда?

— Ножками, братик, — удивилась. — Саша, что с тобой? Опять все не так?

— Извини, садись, — и гаркнул по селекторной связи. — Бибикова?! Обедает?.. Передайте — уволен! К такой-то матери!

— Алекс, а КЗОТ? — пошутила Аня, осматриваясь. — Все родное, дорогое, — открыла сумочку, выудила пачку сигарет. — Живете, как в колхозе.

— Живем, хлеб жуем, — буркнул я. — У вас тоже колхоз. Только передовой.

— У нас хороший колхоз, — сказала. — Если сажают, то не выпускают.

— Прости, что меня выпустили, — развел руками. — А ты откуда все знаешь?

— Сашенька, обижаешь, мир не без добрых людей.

— Орехов, что ли?

— И он тоже. И потом — мы родня кровь?

— Родная.

— Тогда какие вопросы, — улыбалась светской львицей. — Лучше скажи, как Полина? Или уже развелся?

— Обижаешь, сестричка. У меня любовь. И вообще — собираемся рожать.

— Да ну? — засмеялась и высказала мнение, что могут рухнуть в бездну вечности империи, страны, города, а мы все куем маленьких и куем.

— Мы — кузнецы, и дух наш молод, — ответил с гордостью. — Куем редко, да метко.

Прервал нашу беседу на вольную тему стук в дверь. Еще один кузнец счастья? Бибиков. Вызывали, Александр Владимирович? Присутствие сестрички помешало уволить служаку. За что, Александр Владимирович? За беспрепятственное проникновения на стратегический объект посторонних лиц. О чем я, вашу секьюрити мать, талдычил два часа на производственном совещании?

Клацая челюстью, подполковник помчался искать стрелочника. Младшенькая же продемонстрировала паспорт представителя ООН. И гражданина Мира.

— Ну и что? — удивился я. — А спецпропуска нету.

— Алекс, иди к черту, — не выдержала служебного рвения. — Лучше пошли похаваем, как ты выражаешься. Я приглашаю.

Когда меня приглашают перекусить антрекотом в обстановке приближенной к антуражу Версальского дворца, то, как говорится, милости просим, салфеточку за пищик.

Перед приемом пищи я-таки успел вставить фитиль молодым гвардейцам, дежурившим на вахте: бдительность не терять.

— Никого не пущать. Я забуду пропуск, и меня, — требовал дисциплины. Что за улыбочки?

— Мальчики, не бойтесь, он добрый, — обняла меня за плечи Анна, подрывая тем самым авторитет. — Пошли, боец. Голодный мужик может укусить.

На улице нас ожидал белый Lincoln с бумерангом на багажнике — знаком качества ударного каппроизводства, и два товарища негра: телохранитель и шофер, чернее африканских ночей. Я поприветствовал их сжатым кулаком, мол, Рот-фронт, угнетаемые братья, и мы поехали в ресторан «Метрополь».

Хотя это обстоятельство напрягало меня и мой кошелек. Приглашен на праздничный жор, уже уплаченный, да вдруг захочу приобрести безделушку. Сестричке, неожиданно явившейся. Или жене. Или любимой теще. А в штанах, в смысле, кошелке — одна фига отечественного производства. Что делать? Не знаю. Авось прорвемся с Божьей помощью…

Наше прибытие не осталось незамеченным для гостиничных халдеев. Любопытно, тетку из Запендюхинска с заплатанными мешками они тоже так радушно встречают? Знаю, вопрос риторический. Но откель такое открытое плебейство перед галдящими, мазанными суриком леди из Канзас-сити? А, граждане великой страны? Не слышу ответа.

Я старался соответствовать светской львице, сделав вид, что являюсь её телохранителем. И стреляю без предупреждения. При малейшем подозрении.

С крайней предупредительностью мы были проведены в залу ресторации. Мать моя родина! Вот куда твои кровные ушли — в интерьер зала. Гранит и мраморные колоннады, зеркала и зимний садик с кипарисами, барбарисами и пальмами. Фонтанчик с живыми аллигаторами. Впрочем, крокодилы передохли от нашей хлорированной воды, но все остальное правда. Возведенное на кровные сбережения шахтеров, врачей, учителей, инженеров, нянечек детских садов и так далее.

… В мою рюмку gаrsоn наливал липучую дрянь цвета янтаря. Мы с Анькой, уже сидя за столиком на двоих, ждали, когда этот сатанист в кушаке а ля русс оставит нас.