Экстремист

— Точно, — трусил к воде, как старый павиан с отвислым задом. — Я над ним шефство возьму, сукой буду.

— Этим буду я! — заорал, настигая в три прыжка примата у воды. — Если не утоплю тебя!..

— Ты что, Сашок? Эй! Буль-буль! Я же… Еп! Буль-буль-буль!

Речным хищникам не повезло — мой друг оказался легче воды и не тонул, как я не пытался осуществить свою мечту. А что у нас легче воды? Правильно — хороший человек, которого много.

Когда мы вернулись под пальму в холл, то не обнаружили в рядах доблестной группы никакой паники. Все были умиротворены и спокойны. Я удивился, поинтересовавшись, неужели нет никаких вопросов? По поводу нового распорядка дня и физическо-культурных мероприятий имени меня. Нет, пожали все плечами, кроме одного вопроса. Какого?

— Там вон… утренняя пробежка пятьдесят километров? — объяснил диверсант Куралев с видом агнеца Божьего. — Это так?

— Пятьдесят? — хмыкнул я и взглянул на лист: там чья-то шаловливая ручонка (и я даже знал, чья) накрутила нолик у цифры «5». — Да, полтинник, — подтвердил я. — А что нам такие расстояния? Солдатам удачи.

И soldiers of fortune согласились — пробежим сто. Поутру. Налегке. На том и порешили. И разошлись с улыбками. Я и коллектив.

Так. Если выражаться образно, молодые волки решили проверить старого. Извечный конфликт между отцами и детьми. Ну-ну. Все правильно. Они должны быть уверены во мне, как я в них. Надеюсь, Акела (я) не промахнусь. И мне хватит педагогического такта объяснить, кто здесь ху, а кто — олух, то бишь неопытный. По молодости.

Потом состоялся сбор писем (четыре) и телеграмм (две), и я отправился в соседнюю деревушку. На малолитражке коменданта, с которой он расставался с таким болезненным видом, будто прощался навсегда с соратником по общей хозрасчетной борьбе за простыни, наволочки, подушки, одеяла и проч. Я заверил, что к обеду вернусь.

— А зачем вам в Зюзюкино? — не понимал служивый человечек. — У нас все есть. Как при коммунизме.

— Все, да не все, — ответил я, интригуя.

И уехал в это самое Зюзюкино, где признаков коммунизма не наблюдалось, скорее здесь просматривались общинные отношения. Если судить по запущенности центральной части сего населенного, простите, пункта. По сравнению с ним моя Ливадия — парижское предместье.

Хотя и здесь, на зюзюкинском краю света, незыблемо стоял Дворец культуры имени В.И.Чапаева, во всяком случае ржавая рекламная доска с именем легендарного командарма, героя народного устно-разговорного жанра, утверждала, что именно на этих пропыленных дорогах скатывались в сточную канаву истории головушки соотечественников, срезанных легированными саблями да шашками. Было и сельпо. С почтой. Слева, как входишь, продажа хлебных кирпичей, атлантической селедочки в неподъемных бочках, прелой мануфактуры и сельхозинтвентаря, а справа, как входишь, махонькая каморка, пропахшая сплетнями и сургучом.

Отдав письма и телеграммы деревенской диве в три обхвата, я переступил порожек сельпо. Известно, что я ничего не делаю случайного. Появление мое в этом культурно-торговом центре преследовало определенную цель. Мне нужно было наглядное пособие. Для будущих теоретических занятий с группой. И под стеклом витрины я обнаружил то, что искал. Уцененный набор оловянных солдатиков. Несколько резиновых пупсов, страдающих базедовой болезнью. И пластмассовые автомобильчики.

— Вы аккуратнее с этими игрушечками, — предупредила пожилая продавщица. — А то малыши подавиться могут. Несмышленыши же.

— Мои малыши смышленыши, — на это отвечал я.

— И много их?

— Шесть, — признался я.

— О, счастливый папа, — улыбнулись мне. — И все мальчики?

— Да.

— Ну надо девочку, — предложила словоохотливая продавщица, являясь, очевидно, по совместительству агентом ЦРУ.

— Девочка будет, — вздохнул я. — Быть может.

— Купите куколку, — и показала на метровую белокурую кралю. С неисправимым косоглазием ультрамариновых глазищ, придающих всему пластмассовому личику хмельное выражение.

Бедные наши дети! Могут сразу потерять веру в прекрасное. Нет, лучше я напишу моей младшей сестре Анне буржуазную Америку, где поливиниловых красоток лепят со знаком качества.

Я сел в машину, как на примус. Деревенька вымерла, точно по ней проалюрил отряд с Василь Иванычем на лихом коне.

На речном обрыве жалась полуразрушенная церквушка — жертва прямого атеистического попадания. Удобное, повторюсь, местечко для работы снайпера. По обитателям санатория «Аврора».

Я отметил это обстоятельство, поскольку, как проговорился комендант, иногда на выходные в хозяйство залетают птички очень высокого полета. А мало ли что в нашей жизни может приключиться. Вдруг откроют охоту на дичь. На уток там. Или гусей. А что может быть вкуснее жареного гуся с яблоками? Под холодную водочку.

Естественно, кишки тут же затрубили сбор к приему пищи. Пришлось нажать на акселератор и автолошадка помчалась в стойло — аллюром.