Экстренное погружение

Из всех приборов, заполнявших панель управления, глубиномер стал главным. Взоры всех, словно магнитом, тянуло к нему. Стрелка беззвучно двигалась, показывая набегающие метры, приближаясь к красной отметке на циферблате. Дроздов уже не сомневался, что это конец. Лодка тряслась, помещение центрального едва не лопалось от наполнявшего его оглушительного шума, похожего на рев водопада. В этот момент прозвенел звонок. Грубозабойщиков взял микрофон, нажал кнопку.

– Машинное, – прозвучал металлический голос. – Командир, нужно уменьшить обороты. Коренные дымятся…

– Не сбавлять оборотов!

– Вот-вот загорятся… – В металлическом голосе послышались жалобные нотки.

Не отвечая, Грубозабойщиков повесил микрофон.

Юноша у пульта глубины, у которого дергалась щека, принялся твердить: «Господи, только не «Курск», Господи, только не «Курск»…», не останавливаясь ни на минуту, сначала тихо, потом все громче и громче, приближаясь к истерике. Грубозабойщиков сделал три шага, коснулся его плеча.

– Нельзя ли потише, парень, а то думать мешаешь…

Бормотание прекратилось, матрос застыл, словно гранитное изваяние, только жилка на шее по-прежнему трепетала с частотой отбойного молотка.

– Пятьсот десять метров, чуть больше, – сказал Грубозабойщиков. – Если шкала настроена правильно, то мы уже на пятьдесят метров глубже критической отметки.

Самообладание капитана, его ледяное спокойствие потрясали воображение. Лодка неумолимо погружалась на глубину, на сотни метров превосходящую ту, на которую рассчитаны подводные лодки любого класса, а ему хоть бы хны. Командир был именно тем человеком, который был нужен в данную минуту в данном месте.

– Кажется, скорость погружения снижается, – прошептал Тяжкороб.

– Да, уменьшается, – кивнул Грубозабойщиков.

Уменьшалась она гораздо медленнее, чем хотелось бы. Вряд ли корпус сможет долго выдерживать такое давление. На секунду Дроздов попытался представить себе, каким будет их конец, но тут же отбросил эту мысль: проверить, как это будет на самом деле, все равно не успеет. Здесь, где давление достигает примерно пятисот тонн на квадратный метр, их раздавит раньше, чем они почувствуют, как начнут рваться переборки – эти стальные мышцы корабля.

Снова зазвенел звонок из машинного отделения. На этот раз в голосе механика звучало отчаяние.

– Надо уменьшить обороты, товарищ командир! Редуктор раскалился докрасна.

Длинная сигара лодки дрожала и прогибалась, словно мост на подвижных опорах. Никогда майор не ощущал отчетливее, как гибок ее более чем стометровый позвоночник. Подобно мосту, по которому идут тяжелые танки, корабль пульсировал, обнаруживая свою телесность, обычно застывшую в стальном оцепенении.

– Когда раскалится добела, тогда и обращайтесь, – бросил в ответ Грубозабойщиков.

Пусть даже машины разнесет, но пока они на ходу, надо выжать из них все, на что они способны.

Здесь, среди литых корпусов и балок, среди неподвижных либо вращающихся каждый в своем ритме приборов, майор испытывал такое же физическое единение с гигантом-кораблем, как если бы находился на крохотном ялике посреди бушующего моря, где ощутимо чувствуется натяжение шкотов и упругое сопротивление руля.

Новый звонок.

– Центральный? – Голос был резкий, пронзительный. – Это матросская столовая. У нас вода…

Глаза всех присутствующих на центральном оторвались от пульта глубины и обратились в сторону динамика. Подвергнутый сокрушительному давлению весом воды корпус лодки, кажется, начал сдавать. Одна крохотная трещинка не толще паутинки – и все, этого достаточно, чтобы прочный корпус подводной лодки сплющился, словно детская игрушка, угодившая под паровой молот. Вмиг стало душно, засосало под ложечкой, как будто из помещения выкачали весь воздух.

– Где? – сердито спросил Грубозабойщиков.

– У переборки с левого борта.

– Много?

– Литра полтора… Струится по переборке. Но течь усиливается. Все время усиливается… Что нам делать, товарищ командир?

– Возьмите швабру и вытирайте ее, черт вас побери! Я не собираюсь терпеть грязь на своей лодке!.. – И с этими словами командир повесил микрофон.

Дроздов стоял и смотрел на товарищей по несчастью. Зная, что через несколько минут тебя не будет, крайне поучительно наблюдать таких же, как ты, смертников. Здесь человек помимо своей воли раскрывается. Никакие попытки скрыть истинное состояние души не помогают. Смерть смотрит тебе в глаза, леденит душу, парализует ум и волю. Она уже обняла тебя своими костлявыми руками, но душит не сразу, а медленно сжимает в своих холодных объятиях, наслаждаясь твоими душевными страданиями.

И все-таки никто из собравшихся на центральном не хотел показаться малодушным и не приходил в безнадежное состояние перед неизбежным роком.

Медленно, страшно медленно тянулись минуты обреченных на смерть, но и они сокращали путь к неизбежному.

32

– Погружение прекратилось! – Эти слова прозвучали гласом господа в пустыне.

Значит, не все уставились на динамик. Матрос с бьющейся на шее жилкой, сидевший у пульта глубины, продолжал выполнять свои обязанности.