Экстрим

Ей уже сорок три года. Со дня, когда умерла Меган, прошла треть столетия; при взгляде назад эти годы сближаются, складываясь в резюме ее прошлой жизни, в пролог к чему-то иному, чего она не хочет. Все, что было, закончилось тяжкой утратой. Терезе остались щедрые выплаты по страховым полисам Энди, три машины, большой, гулкий дом, в каждом углу которого таились непрошеные упреки и драгоценные воспоминания, работа, охотно предоставившая ей длительный отпуск по семейным обстоятельствам, и дружное сочувствие всех коллег, знакомых и незнакомых.

Темным февральским вечером Тереза принимает наконец предложение начальника отдела взять отпуск. Она едет в вашингтонский аэропорт имени Джона Фостера Даллеса, оставляет машину в платном гараже и вылетает самолетом компании «Американ эруэйз» в Англию.

Пока самолет заходит на посадку в лондонском Гатвике, Тереза жадно разглядывает в окно тусклую, насквозь промокшую от дождя Англию. Она не знает, чего в точности ждала, но увиденное не вызывает у нее особого энтузиазма. Когда шасси самолета коснулись земли, аэропорт ненадолго исчез из виду, заслоненный брызгами из-под колес и выхлопом двигателей. В Англии февраль не такой холодный, как в Вашингтоне, но, пока Тереза пересекает эспланаду аэропорта в поисках своего прокатного автомобиля, ветер и промозглая сырость окончательно повергают ее в тоску.

В пути Тереза борется с собой, стараясь подавить эти обескураживающие впечатления. Ей неуютно управлять маленьким, истерически чутким к малейшим поворотам руля «Фордом Эскорт», неуютно от суматошной торопливости всех прочих едущих по дороге машин, от странного, явно нелогичного способа, каким нужно проходить перекрестки.

Несколько освоившись с автомобилем, она позволяет себе изредка оторвать глаза от дороги и с живым интересом поглядывает на проносящийся мимо пейзаж – пологие холмы, черные скелеты деревьев, крошечные домики и заболоченные поля. И мало-помалу Англия, покинутая Терезой много лет назад, начинает ее очаровывать.

Эта страна в корне отлична от той, что знакома Терезе; она меньше, старше и компактнее, она разместилась не на бесконечных безликих просторах, а в тесно спрессованном времени, здесь тебя в спину подпирает прошлое, а впереди уже брезжит будущее, смыкающиеся вот в этом, настоящем моменте. Тереза измотана долгим полетом, недосыпом и стоянием в таможенной очереди, так что не стоит удивляться причудливости ее мыслей.

Она останавливается в каком-то маленьком городке, чтобы размять ноги и взглянуть на местные лавки, а потом возвращается в машину и какое-то время дремлет, неудобно скрючившись за рулем. Резко, толчком проснувшись, Тереза не понимает, где она находится, а потом начинает скорбно думать об Энди, о том, как бы ей хотелось, чтобы он тоже все это видел. Она прилетела сюда в попытке забыть о нем, но результат получался скорее обратный. Если бы он тоже был здесь… Она сидит и плачет, задаваясь вопросом, не стоит ли вернуться в Гатвик и первым же рейсом улететь домой, но все же решает, что нужно дойти до конца.

При последнем свете короткого дня Тереза едет на юг к Сассекскому побережью, высматривая маленький прибрежный городок Булвертон[1]. Это Англия, думает она, я ее знаю, я здесь родилась. Однако у нее не осталось в Британии ни родственников, ни знакомых, она здесь все равно что чужая. Год назад, восемь месяцев назад, иначе говоря, целую жизнь назад она и слыхом не слыхала про Булвертон-он-Си. Когда Тереза доехала до Булвертона, была уже ночь и большинство зданий погрузилось во тьму. На узких улочках – ни души, и только по ведущей к побережью дороге проезжают изредка машины. Найдя свою гостиницу, она несколько минут сидит в машине, собираясь с силами и с мыслями. В конце концов берет пару сумок и выходит наружу.

И тут все вокруг нее заливает ослепительно белый свет.

Глава 2

Ее зовут Эми Колвин, и у нее есть своя история о том, что случилось в прошлом июле, в тот памятный день. Подобно многим другим обитателям Булвертона, она не имеет никого, с кем бы можно было поделиться своей историей. Никто вокруг не в силах об этом слышать, и даже сама Эми не хочет уже больше говорить. Ну сколько можно твердить о своих муках и об упущенных возможностях, обвинять себя во всех, какие только есть и каких нету, грехах, горевать о все еще кровоточащих утратах, о все еще не избытой любви? Но невозможность выговориться отнюдь не избавляет от мыслей.

Сегодня, как и обычно, она сидела за стойкой бара, ничем особым не занятая, и вся эта история до одурения прокручивалась в ее мозгу. Она была там постоянно, как неотвязная, прилипчивая мелодия.

– Если что, я буду в баре, – сказал ей Ник Сертиз часом раньше.

Ник был хозяином «Белого дракона», и он тоже мог бы рассказать свою историю.

– Ладно, – сказала Эми, потому что он каждый вечер говорил ей, что будет в баре, и каждый вечер она отвечала: ладно.

– У нас не предвидятся сегодня какие-нибудь постояльцы?

– Не думаю. Но в общем-то всегда может кто-нибудь появиться.