Экстрим

Тереза решила, что пора выходить из сценария, но прежде чем это сделать, она подняла руку и пощупала шею Шенди. Как и следовало ожидать, клапана там не оказалось.

Еще бы, ведь год-то 1990-й, «Экс-экс» тогда и в помине не было. Софт был, а наночипов еще не придумали. Тереза вспомнила аббревиатуру LIVER.

* * * You have been flying SENSH Y’ALL * * *

* * * Fanta…

Она оборвала рекламу прежде, чем заблямкала музыка.

Перед уходом, отмечаясь у дежурной, Тереза получила такой счет, что у нее волосы дыбом встали. Она совсем было собралась ругаться, но заметила объем использованного реального времени, аккуратно внесенный в квитанцию. И взглянула на часы. Она провела в виртуальной реальности почти целый день, в том числе и шесть с половиной часов самого дорогого времени. Пока она здесь лежала, наступила ночь.

Подписывая счет, Тереза думала о деньгах, полученных за Энди по страховке и остававшихся до этой поездки в Британию почти нетронутыми. Звонки в США по номерам, указанным на кредитных карточках, утрясли все проблемы, связанные с оплатой счетов, и значительно увеличили пределы ее кредита, но все равно она сделала в памяти зарубку использовать время «Экс-экс» поосторожнее.

Возвращаясь домой по улицам, застроенным послевоенными муниципальными домами, Тереза не поднимала глаз, чтобы не видеть этого ужаса. Реальность «Экс-экс» была несравненно лучше. Тереза вспомнила, как ощущалась изнутри походка Шенди, как стягивала бедра кожаная мини-юбка, как звонко цокали по мостовой сталью подбитые шпильки. Она сунула руки в карманы и обтянула плащом ноги, чтобы хоть слегка повторить ощущение этой юбки.

Она думала, как бы здорово было стать молодой и хорошенькой, иметь ноги, привлекающие восхищенные взгляды мужчин, и высокие крепкие груди, которые смотрятся сногсшибательно при любом костюме, такие, что бюстгальтер или нет – это дело твоего свободного выбора. Она с удовольствием вспоминала, как ощущалось тело Шенди изнутри, гибкое, подвижное и привычное к наслаждению. Ей даже нравилось отношение Шенди ко всем окружающим; минули годы с того времени, когда ей тоже было наплевать, кто и что о ней думает.

Этим холодным зимним вечером, когда дующий с моря ветер бросал ей в лицо гнусную морось, когда слева и справа чуть тлели окна жалких унылых домов, Тереза с головой погрузилась в фантазии о любви. Она представляла себя в огромном воздушном лайнере, летящем низко и медленно, под вкрадчивый рокот турбин. Она ляжет с любовником вдоль ряда мягких упругих сидений, подняв сперва подлокотники, чтобы было место; она будет насыщать свое тело, обнаженное и томное, думая о холмах в аризонской пустыне, а внизу, как во сне, будут плыть и плыть леса и озера Финляндии.

Глава 28

Тереза сидела в машине, припаркованной на набережной. Ослепительно сверкало зависшее над морем солнце. Засунув руки под приборную доску, прижавшись щекой к центральной шишке руля, она подтягивала проволоку, которой час назад закоротила замок зажигания. На Терезу упала тень подошедшего человека. Даже не взглянув, кто это, Тереза выпрямилась и опустила стекло.

– Ты Джерри? – спросил человек.

– Угу.

Человек просунул в окошко руку ладонью вверх. Тереза положила на эту ладонь шесть десятифунтовых бумажек, ладонь скомкала их и убралась. Через пару секунд мимо ее лица пролетел маленький пластиковый мешочек; отскочив от пассажирского сиденья, он шлепнулся на пол.

– Иди ты на хрен, – сказала она без особого чувства и нагнулась за мешочком.

Торговец торопливо удалялся, лавируя среди припаркованных машин. Он был высокий и тощий, с длинными черными волосами, увязанными в хвост. На нем были грязная бежевая куртка и застиранные джинсы. Он торопливо, не оглядываясь, перешел дорогу и исчез в переулке.

Тереза взвесила мешочек на ладони. Похоже на то, но ведь сколько-то точно недоложили, у них без этого не бывает. Сквозь полиэтилен был виден белый порошок, она слегка помяла его пальцами, и ощущение было, какое надо. Тогда она спрятала мешочек в карман.

Отъезжая, она увидела Фрейзера Джонсона; тот возбужденно махал ей рукой от зала игровых автоматов, но она не стала тормозить. За ней был должок – ерундовый, но сейчас, после этой покупки, не отдать было никак. И вообще она увидит его вечером, наверняка увидит, и тогда все будет по-другому.

Она ехала домой, думая об этой суке Дебре, плоской, как доска, долбаной суке с прыщавой харей, и об этом засранце Марке, вломившемся прошлой ночью. И народу было до хрена и больше, потому что за Марком и дружки его подвалили, и торчали они у нее всю ночь до утра. И что главное, суки, копались в ее хозяйстве, смотрели ее списки, задавали свои кретинские вопросы, про что и зачем она записывает.