Экстрим для мажора (СИ)

- Но почему ж, толкуй. - Платон попытался улыбнуться. Вышло - криво.

- Ладно, хватит болтать. Нам ещё на один участок топать.

Опять сбойки, штреки. Платон не мог соориентироваться и подумал, что оставшись один, заблудился бы в этих лабиринтах. Лобов привычно шествовал впереди и что-то ритмически, в такт ходьбе, бубнил. Грачёв, дыша ему в спину, прислушался:

"Шестнадцать тонн, умри, но дай, всю жизнь работай, всю жизнь страдай. И помни, дружище, что в день похорон, тебе заведут шестнадцать тонн!"

- Это что - рэп? - с удивлением спросил. - Сам, что ли, сочинил?

- Нет, песня такая, старинная. Шестнадцать тонн - норма выработки, - не останавливаясь, разъяснил Лобов. - Мой дядька её часто слушал. И перед ночной сменой, когда погиб, беспрерывно крутил. Разве не мистика?

- Ещё какая! - откликнулся Платон, довольный, что командир, кажется, признал его за "своего" и разговорился. - А что ты, Саша, всё про дядьку да про дядьку. А про отца - ни слова. Он тоже в шахте погиб?

- Нет, - помрачнел Лобов. - Спился. Под забором помер.

Он вдруг приостановился и посмотрел вбок - туда, где шевелилось много огоньков.

- Кажись, монтажники из нашего отдела. Качаров у них бригадир. Я, когда в шахту устроился, у него целый год стажировался.

Ну вот, опять упрёк! "Все круги ада, мол, прошёл. Не то, что ты." - Платон отхаркнул угольную пыль и вслед за своим неугомонным командиром повернул на огоньки. Тот заговорил с парнями, стоявшими возле барабана с толстым, бронированным кабелем. И с особенным почтением поприветствовал угловатого шахтёра в сапогах.

- Ты, Сашок, вовремя, - пробасил бригадир. - Мало нас. А кабель, вишь, длинный. Так и вы становитесь в цепь, уж подмогните.

- О чём разговор, Иваныч! - бодро сказал Лобов.

Стали раскручивать барабан и по очереди подхватывать кабель. На каждого приходился кусок метров в десять. Платон шёл впереди Лобова. Тот наблюдал за ним. Жёсткий кабель в свинцовой оболочке, толщиной в девичью шею, тяжело давил и резал плечо. Платон с трудом переставлял ноги. Как бурлаки на Волге, подумал он.

Бригадир Качаров пробежал вдоль цепи, крича: "Клади на левое плечо!" Платон пропустил команду мимо ушей, на правом - сподручней. А впереди был левый поворот. Задние "бурлаки" почему-то затормозили. Кабель стал натягиваться и со страшной силой прижимать к углу штрека.

- Бросай! Бросай! - истошно закричал Лобов.

Платон подсел под кабель и едва увернулся от удавливания.

- Тебя же предупреждали: клади на левое плечо! - наставник подскочил, сердитый, заполошенный.

- Да, парень, чудом ты выскользнул. Могло свернуть шею, - посочувствовали другие.

Прибежал обеспокоенный бригадир и приказал Платону отойти в сторонку.

- Да я всё понял, - возразил парень.

- Нет уж. За тебя, бестолкового, в тюрьму садиться?

Потащили без него. Он шёл следом; однако вскоре не выдержал и подлез под провисший кабель. Лобов увидел, но ничего не сказал, только не отводил взгляда, контролируя. Дальше пёрли без заминок.

Попрощавшись с монтажниками, Лобов повёл круто вверх вдоль транспортёрной ленты. Остановился, запыхавшись.

- Сядем на ленту, чёрт с ним. А то на эдакий Эльбрус разве взберёшься. Да и времени сколь потеряли. Эх, некстати на качаровцев напоролись.

"Где логика? - разумеется, Платон вслух не стал его упрекать. - Сам же и ринулся к ним".

Сели на ленту меж кучками угля и поехали вверх. Лобов, устроившийся метра на три впереди, оглянулся, посветил лампой.

- Ты не дремли там, смотри в оба, - строго предупредил. - А то в бункер угодишь.

- И что тогда?

- Тогда первый твой день станет последним.

Продолжая оглядываться и посвечивая фонарём, Лобов выдал ещё несколько указивок, которые Платону на курсах не сообщали, ибо они относились к необсуждаемому: как себя вести в случае грубых нарушений. Вроде езды на лентах. Но потом внезапно, на полуслове, смолк. И Платон понял из-за чего. На ходках кто-то сидел. Недвижимый, с запрокинутой головой. Лобов спрыгнул с ленты, подскочил к этому человеку и посветил на лицо. Платон, спрыгнувший следом, тотчас узнал: то был шахтёр, над которым посмеивались перед спуском в шахту.

- Терёха, что с тобой?

- Прихватило, - пробормотал шахтёр.

Лобов снял с него каску, расстегнул ворот куртки.

- Крепись, Терёха. Пить хочешь? Попей, - к счастью, у него в баклажке ещё осталось немного газировки. - Вот так! Щас мы тебя на свежую струю вытащим. Давай потихонечку.

Придерживая Терёху, добрались до сбойки и вышли на другой штрек. Дунул свежий ветерок. Вверху горел светильник, освещая площадку с лебёдкой и вагонетками. Добрались туда и усадили Терёху на деревянные мостки. Лобов скинул с себя всё лишнее и убежал за помощью.

Платон остался с больным. Он не знал, что делать, и, боясь бездействия, намочил платок в сточной воде, приложил ко лбу притихшего шахтёра. Тот открыл глаза, слабо улыбнулся.

- Теперь я в шахту больше не ходок. А ведь уже тридцать лет под землёй провёл. В три раза срок перевыполнил. - Вновь опустил веки.