Экстрим на сером волке

— Ну и глупости лезут тебе в голову. Вот что, сейчас я поговорю с подругой, и через пару дней она пристроит тебя в лечебницу. Проведут обследование, ты сдашь анализы, пройдешь полную диспансеризацию и успокоишься. От души советую уехать из этого дома, похоже, он вызывает у тебя отрицательные эмоции. Кстати, в Ложкине выставлен на продажу особняк, вполне приличный, по размерам такой же, как твой. Мы могли бы стать близкими соседями. Катю на время твоего лечения я возьму к нам. Ну как? Идет?

Соня стала кусать губы.

— Пойми, — с жаром говорила я, — девочка тебе мерещится, ее нет. Если человек страдает галлюцинациями, это говорит либо о его переутомлении, либо о начинающейся болезни. И то и другое следует давить в зародыше.

Выслушав мою страстную речь, Адашева посидела пару мгновений без движения, а потом воскликнула:

— Но на выставке! Ты же ее видела?

— Верно, там было полно девочек в белом, лето на дворе, жара стоит. Ты перепутала, но тот ребенок никакого отношения к твоей истории не имеет. Кстати, ты сама сказала, что та девочка является родственницей кого-то из жюри…

— Нет, — вздохнула Соня, — я просто не хотела, чтобы Катя узнала правду. О том ужасном случае известно было лишь папе и мне. Маме и сестре мы ничего не сказали.

Вымолвив последнюю фразу, Соня внезапно заплакала.

— Я так испугалась, когда увидела фигуру за стеклом.

— Забудь, попьешь лекарства и станешь как новая. — Я обняла Соню. — С каждым может подобное приключиться. Знаешь, много лет назад умерла наша собака Милли. Ей было девятнадцать лет, более чем почтенный для болонки возраст. Последний год она ходила слепая, глухая, жила лишь на уколах. Так вот, не успели мы ее похоронить на даче в том месте, где Милли любила сидеть, как мне стала чудиться чертовщина.

Просыпаюсь ночью и вижу: Милли лежит у меня в ногах, как всегда. Или сижу дома одна, вдруг слышу со двора ее лай. Очень некомфортно себя чувствовала, но потом пошла в сад, села у могилки и сказала: «Милличка, дорогая, ты же осталась с нами, лежишь в саду, под любимой клумбой. Я тебя помню, моя радость, нет необходимости пугать маму. Понимаю, ты боишься оказаться забытой, но ведь такое невозможно. Ты лучшая собака, моя девочка, ты всегда будешь со мной, смерть нас не разлучила, ей не подвластно убить любовь». Потом я повесила у себя в комнате фотографию Милли, и глюки исчезли. Чистая психотерапия.

— И еще говоришь, будто не веришь в привидения, — глухо отозвалась Соня.

Тут я сообразила, что сморозила очередную глупость, привела совсем не подходящий пример, и прикусила язык.

— Хорошо, — вдруг согласилась Соня, — поеду к твоему врачу, на следующей неделе, в четверг.

— Лучше прямо завтра.

— Не могу, дел полно, потерплю до четверга, — отрезала Адашева, — у нас большие проблемы с поставщиками. Хочу только попросить: если со мной беда случится, забери Катю. Жизнь так сложилась, что никого из близких у меня нет, поручить девочку некому.

Катя богата, она единственная наследница всего, что я имею. Не дай бог окажется в руках корыстного человека. Катюша, хоть ей и сравнялось шестнадцать, по сути, семилетняя малышка, наивная, верящая людям, никогда ни от кого не видевшая зла. Ты богата и порядочна, не польстишься на деньги сироты, да и, насколько помню, никогда не была подлой. Нет у меня подруг, довериться некому.

— А Роза Яковлева?

Соня пожала плечами.

— Отношения у нас давние и очень хорошие, без напряга, мы многое вместе пережили, и Роза проявила себя только с хорошей стороны. Но она безумно эгоистична, детей у нее никогда не было, поэтому Роза не знает жалости и не понимает того, что подросток очень раним. Сколько раз она говорила:

«Хватит Катьку баловать. На мой взгляд, лучшего воспитателя, чем ремень, просто нет. Врезать ей пару раз от души, мигом про закидоны забудет».

Да нет у Катюши никаких капризов. Просто мы как-то втроем пошли в магазин за обувью, я предложила девочке красивые, элегантные туфли, а Катюша захотела уродские бутсы на толстенной подошве. Мы поспорили, и я, поняв позицию ребенка, приобрела «вездеходы». Розку передернуло, ну она и рявкнула:

— «Пока сама денег не зарабатываешь, обязана носить, что дают. Во фря! А ты, Соня, поощряешь ее выкрутасы. Спохватишься потом, да поздно будет, вырастет невесть что».

— Вот злюка! — возмутилась я.

— Нет, просто она с детьми дела не имела, — покачала головой Соня. Потом она заглянула мне в глаза и тихо попросила:

— Пообещай, что не бросишь Катю!

Наверное, следовало настоять на немедленном визите к врачу или, смотавшись домой, притащить к Адашевой Оксану, но на меня внезапно налетела мигрень.

В левый висок будто воткнулся железный прут и начал медленно-медленно поворачиваться. К горлу подобралась тошнота, уши заложило, перед глазами затряслась черная рябь.

— Даша, — донесся из темноты голос Сони, — скажи, могу я на тебя положиться?

— Абсолютно спокойно, — ответила я, пытаясь справиться с дурнотой, — я никогда не брошу Катю.