— Мне восемнадцать. С тобой недавно отмечали. И ты меня поцеловал. Я помню, — хихикнула я и пригрозила ему пальчиком. Настроение скакало с ошеломительной скоростью.
— Ладно, пусть так, тебе восемнадцать. Хорошо. Но ты не подумала о том, что Богине нужна твоя… чистота? — запнулся на последнем слове Саша.
— Я тебя умоляю, — фыркнула в ответ и закатила глаза. — Будто ты не знаешь, что на Эквей нет понятия невинности и девственности с анто… антро… хм… ан-то-ми-че-ской точки зрения. Это только нам, землянкам, так подфартило. Так Богине будет всё равно, невинная я или нет. А я не хочу состариться старой девой, что так и не познает мужчину и вкус страсти, — пафосно закончила я и захихикала над собственной значимостью и высоким уровнем развития. Какая я, оказывается, умная.
— Вкус страсти, говоришь, — медленно произнёс он, смеряя меня внимательным взглядом шоколадных глаз.
— Так точно, — шутливо отсалютовала ему.
— И ты всё равно не уйдёшь?
— Нет, — кивнула и задрала подбородок так, что заболела шея.
Какой умный мужчина. Нет, он мне нравится всё больше и больше.
— Хорошо. Я понял. Ложись.
— К-куда?
— В кровать, — совершенно спокойно ответил он и принялся стягивать с себя майку.
— Сейчас? — пролепетала я совсем тихо.
— Ты же сама этого хотела. Или передумала?
— Я? Да! То есть — Нет! То есть… я сейчас! — и попыталась встать с кресла.
Не получилось. Ноги подкашивались, а перед глазами всё начинало мелькать и кружиться как на карусели.
— Ой, — пробормотала я и плюхнулась назад. — Я что-то не могу.
— Ещё бы, — тихо процедил он, но я расслышала и обиделась.
Нет, ну а где романтика? Где чувства и страстные поцелуи? Где хоть что-нибудь?
Саша тем временем подошёл к креслу, резко поднял меня и понёс к кровати.
«Оооо, мне это нравится. Продолжай».
— Какой ты сильный, — промурлыкала я, вцепившись пальчиками в его бицепсы — трицепсы. — Какие у тебя руки… крепкие. И сам ты такой… классный.
Мне показалось, или в этот момент он вновь что-то едва слышно процедил сквозь зубы и страдальчески закатил глаза? Не разобрала, слишком занятая собственными чувствами.
— Ложись, — он бросил меня на кровать, и я даже слегка подпрыгнула, нелепо взмахнув руками.
— А ты?
— А мне надо в душ, — ответил Саша.
— Я буду ждать, — падая на подушки, ответила ему и даже подмигнула.
— Я быстро.
А через минуту я уже спала.
Это утро по определению не могло быть хорошим. В голове гудело так, словно там поселился целый оркестр сборной филармонии и устроил вечеринку с народными танцами всех планет, входящих в состав Альянса. А все отходы с этой шумной вечеринки они бросали мне прямо в рот, потому что ощущения у меня были соответствующие.
— Ох, — пробормотала я, зарываясь лицом в подушку и мечтая только об одном — ПИТЬ!!!
Именно так. Заглавными буквами с сотней восклицательных знаков. Мне нужна была вода или любая другая жидкость. Главное — это утолить жажду. У меня от обезвоживания даже язык к нёбу прилип.
Теперь во мне боролись два желания — лежать и стонать от кошмарных ощущений или пойти и найти что-нибудь попить. Встать я не могла, потому что чувствовала себя медузой, выброшенной на песчаный берег, но и лежать тоже не могла, организм требовал дозаправки.
— Жива? — раздался надо мной голос, и головная боль усилилась во сто крат, взрывая барабанные перепонки и сводя с ума.
— Тише, — взмолилась я, едва шевеля потрескавшимися губами и сжимая голову, чтобы хоть как-то уменьшить какофонию.
— Я попить принёс.
В ту же секунду я забыла о головной боли, о плохом самочувствии, обо всём на свете, кроме самого главного. Сев, сразу открыла глаза, щурясь от яркого света, и протянула дрожащие руки к вожделенному стакану.
— Дай!
Первые три жадных глотка я сделала, не разбирая вкуса, запаха и цвета, на четвёртом заподозрила неладное, на пятом ощутила вкус и скривилась.
— Это что? — возвращая Переславцеву стакан, прохрипела я.
— Лекарство.
— А пить? — я едва не плакала от обиды.
Он же растоптал мою мечту и ввел в заблуждение.
— Сначала лекарство, — безапелляционно заявил он, возвращая стакан.
— Ну, Саш.
— Пей, я сказал. Это поможет тебе прийти в себя.
— Я уже пришла в себя.
— Катя, я тебя сейчас отнесу в ванную и поставлю под ледяную воду.
Я внимательно всмотрелась в его лицо и поняла — этот может. Садист!
Зыркнув на него в последний раз и мысленно пожелав гореть в аду, я закрыла нос и в три глотка допила противную жидкость.
— Бееее, гадость, — содрогнулась всем телом и поставила стакан на тумбочку.
— Зато полезная. Тебя проводить в каюту?
— Зачем? — кутаясь в покрывало, недоумённо спросила у него.
Меня почему-то начало трясти от холода.
— Переодеться, принять душ, — заявил Переславцев, помолчал немного, а потом добавил: — Ты помнишь, что вчера было?
Конечно, помнила, зачем задаёт такие странные вопросы?
— Я тебе раны обрабатывала.
— А потом?
— Спать ушла.
Покивал, странно блестя глазами, и вновь поинтересовался:
— А как у меня в каюте оказалась, не помнишь?
И только в этот момент я осмотрелась. Это точно была не моя каюта, как и постель, и плед, которым я укрывалась, тоже был чужой, с легким и терпким мужским запахом.