— Или ты думаешь, что Альмерский бунт начался потому, что крестьянам скучно стало? Знаешь, когда у меня проснулся дар? Когда нас заживо похоронили в старой шахте! Всю деревню, не разбирая, кто прав, а кто виноват! Только за то, что возразили против права лорда насиловать и калечить наших девчонок! Знаешь, что такое смерть от удушья, а, благородный? Там остались мои друзья и родные! Сестра была младше ее! — Кивок на сжавшуюся в комочек Элеонору. — Я был счастлив, когда мой топор раскроил череп старшего из сыновей но-Торнхила! Я смеялся, руша стены замка! Я был счастлив от того, что эти ублюдки больше никому и никогда не причинят боль. Хотя, что ты можешь об этом знать? Знаменитая банда Хальдорского леса — это те, кто вышел из шахты возле Альмера. Что, этого ты об Альмерском бунте не знал?
— Знал. — Голос Альвина сух и безжизнен. — Во время Альмерского восстания я и получил рыцарскую цепь.
— Что, резал крестьян и насиловал пленниц? — вскинулся успокоившийся было Гален. И тут же покатился от мощного удара в челюсть.
— Хватит! Прекратите! Сейчас же! — Катарина встала между парнями. На глазах слезы.
Кажется, подействовало. Альвин разжимает побелевшие кулаки и садится на место.
Порывшись в рюкзаке, перебрасываю ему флягу:
— Выпей, успокойся. И расскажи, — чувствую, не все так просто. И не должно быть недоговоренностей в таком деле.
Глотнув, Альвин закашлялся. Еще бы! В местном самогоне градусов сорок пять — пятьдесят. Я его больше для дезинфекции брал, хоть и на вкус он весьма неплох. Сделав еще один неслабый глоток, но-Рох кинул флягу обратно и заговорил:
— Да, я убивал крестьян. Убивал без сожаления. Объясни мне, Гален, почему, разрушив замок но-Торнхилов, бунтовщики пошли дальше?
— Не знаю, — пробурчал здоровяк. — Меня с ними не было.
— Толпа обезумела от крови. Мне хватило одного селения, разрушенного восставшими, чтобы убивать их, не чувствуя угрызений совести. Как животных. Даже животные не делают такого. А ведь это были такие же, как они, крестьяне!
— А цепь? — задал я наводящий вопрос.
— Девчонка одна. Прирезала благородного, — короткие рубленые фразы и абсолютно безжизненный голос выдавали, насколько трудно дается рыцарю рассказ. — Тоже решил поразвлечься. Не вышло. Казнь устраивать не стали. Не до того. Но-Хорди приказал отвести подальше от лагеря и прирезать. Я отвел и… не смог. Отпустил. Сэр Трувор, кажется, догадался. Долго смотрел мне в глаза, но ничего не сказал. А на следующий день посвятил в рыцари.
На какое-то время воцарилось молчание.
— Прости, — выдавил из себя Гален. — Я погорячился.
— Принято, — кивнул Альвин. — Я тоже был не прав.
— Ну, за мир и взаимоуважение! — делаю глоток из фляги и передаю сидящему рядом Галену. Тот тоже прикладывается и протягивает Альвину, но Катарина перехватывает сосуд на полпути. А пить она не умеет. Дрожащими руками протягивает флягу Альвину, судорожно пытаясь вдохнуть. Наконец заветный сосуд снова у меня в руках. Тепло растекается по венам. Впрочем, здесь не холодно даже ночью, лето уже полностью вступило в свои права. Шум леса, уютное потрескивание костра и пляска языков пламени. Благодать! Развалившись на одеяле, смотрю в звездное небо. Уже за полночь, но сон не идет. Слишком насыщенный день.
— Даркин, — выводит меня из задумчивости голос Элеоноры, — а почему тебя называют Музыкантом?
— Кто называет? — приподнявшись, смотрю на девочку.
— Ну, старшие ребята, — смущается та. — А на чем ты играешь?
— Ни на чем.
— А почему тогда музыкант? — присоединяется Катарина. — Я тоже слышала.
— Помнишь наш первый ментальный поединок? Вот за такие шутки.
— Ты со всеми противниками так танцуешь? — усмехается Гален.
— Нет, только с красивыми девушками, — парирую я. — Для остальных есть музыка погрубее.
— Это как? — удивляется Альвин. — Можешь продемонстрировать?
— Вы же не враги, — мне лень.
— Ну, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — Чисто ребенок!
Элеоноре отказать не могу. Связь устанавливается просто, они
«Орел» Маршала вполне подойдет под мое умиротворенное настроение. Лиричная песня о детстве и мечте.
— Красиво, — произносит Катарина, когда стихают последние аккорды.
— Еще! — требует Элеонора. Гален кивает. Остальные тоже не против.
На этот раз кое-что поживее. «Каждый выбирает по себе» — одна из моих любимых песен, правда, в обработке Газманова. Авторское исполнение, которое видел по телевизору, абсолютно не впечатлило. А значит, и сейчас не смогу воспроизвести как должно.
Последнее четверостишие произношу на общем, так как у Газманова его нет.
— Правильная песня! — восхищается Альвин. — Ее бы на общий перевести. Сможешь?