Экзамен

— А вы шутник, господин э-э-э… Камол. Ну, хорошо, в этих делах я целиком полагаюсь на ваш опыт — британская корона недаром тратила деньги на ваше профессиональное образование. И второе: займитесь вплотную Осиповым.

— Это тот юноша… с усиками? Что он за птица?

— Ха-ха, вы отстали от жизни, мой дорогой, — развеселился Бейли. — Это вовсе не птица, это крупный стервятник, стоящий нам чуть ли не миллион.

— Так много?

— А где вы видели, чтобы военные министры стоили меньше?

— Так он…

— Вот именно: военный министр правительства Советского Туркестана.

— Ну и ну, как говорят русские. Откуда он взялся?

— Прапорщик. У русских этот чин — знак доверия. В годы войны прапорщиками становились даже рабочие. Но господин Осипов не из рабочих. Авантюрист и демагог, он усыпил бдительность красных. И это хорошо. Плохо, если он усыпит и нашу бдительность.

— Есть основания так думать?

— К сожалению, мы в Ташкенте не единственная миссия. Францию здесь представляют Кастанье и Капдевиль, чехословаков — Готфрид, Румынию — лейтенант Балтариу, шведов — Галль фон Шульман и Студден, Германию — Циммерман и Вольбрюк и так далее. Господин Троцкий многих из них снабдил надёжными документами. Капдевиль показывал мне свой мандат за подписью Троцкого, где буквально сказано следующее: «Предъявитель сего французский коммерческий агент лейтенант Капдевиль командируется по делам французской военной миссии в Ташкент. Предлагается всем военным и гражданским властям пропускать беспрепятственно вышеназванное лицо и оказывать ему всяческое содействие». Каково? И все эти «коммерческие агенты» сидят здесь для того, чтобы при первой же возможности оттяпать у нас Туркестан. И учтите: все они вьются вокруг Осипова, как мухи возле навозной кучи.

— Надеются перекупить?

— Надеются. А вы должны лишить их этой надежды.

Последние слова Бейли звучали как приказ.

Договорившись о месте новой встречи, разведчики расстались. И никто из них не заметил, как тонкая мальчишеская фигурка скользнула через дорогу и скрылась в тени дувала. Это был скромный слуга муллы Акобира, Ахмад. Он спешил куда-то по своим делам и тоже хотел остаться незамеченным.

В ташкентском небе сияли крупные звёзды. Тонкий серп заходящей луны уселся на минарет мечети. Тихо и спокойно дышала ночь. В такие ночи халиф Гарун аль-Рашид любил прогуливаться по Багдаду, переодевшись в бедняцкое платье.

По ночному Ташкенту бродили шпионы и бездомные нищие. Мерно печатая шаг, проходили красногвардейские патрули.

ГЛАВА ВТОРАЯ Астрахань. Каникулы Миши Рябинина

Пальба поднялась ранним вечером. Снаряды рассекали плотный, насыщенный испарениями воздух и с хлюпом, точно жирные поросята, падали в вязкую волжскую воду. Через секунду после падения у причалов вставали огромные, чуть подкрашенные нефтью водяные столбы и рушились на палубы портовых буксиров, купеческих барок, рыбачьих шаланд, истрёпанных пароходиков с надписью по борту «Кавказъ и Меркурий».

Миша смотрел, прищурясь, на уходящее солнце, на Волгу, залитую розоватой закатной пеной, на сиреневые фонтаны разрывов и с восхищением думал, что всё это очень красиво, что ничего подобного раньше ему видеть не доводилось. А ещё он думал о том, что когда через несколько дней придёт в училище, то обязательно напишет обо всём в сочинении «Как я провёл лето».

Реалисты вырастали из своих первых в жизни мундирчиков, переходили из класса в класс, писали девицам из соседней гимназии записки, списывали в альбомчики с плюшевыми корочками, стихи Надсона и Апухтина, кое-кто даже пытался бриться; и только тема первосентябрьского сочинения оставалась вечной и незыблемой, как твердыня Астраханского кремля.

Да, как же всё-таки он провёл лето?

На каникулы их распустили ещё в апреле. Пришёл в класс, прямо на урок физики, вислоносый и сутулый, точно состарившийся беркут, директор училища Мотрицкий и, против обыкновения не дождавшись, пока стихнет хлопанье крышек о парты, прокричал высокой фистулой:

«Занятия отменяются, господа! Вы можете быть свободны».

Затем он вынул из кармана белый платок тончайшего батиста, осторожно высморкался и прибавил почти ласково:

«Это всё, о чём я хотел вам сказать, господа».

Класс дружно загалдел, заулюлюкал. Кто-то треснул кого-то пеналом по спине, кто-то пустил бумажного голубя, а директор всё стоял не двигаясь, словно наслаждаясь зрелищем хаоса.

Наконец с «камчатки» крикнули:

«А по какому случаю праздник, гражданин директор?»

И тогда Мотрицкий, выдержав торжественную паузу, пояснил не без удовольствия:

«Видите ли, господа, у совдепа и педагогов нашего училища разошлись мнения по очень важному вопросу. Мы считаем, что наше училище, освящённое э… лучшими традициями и…»

«…и государем императором», — подсказала всё та же «камчатка», даже не пытаясь скрыть издёвку.