— Это люди, — сказал я, нахмурившись. — Наши обычные люди. Все они полностью вменяемы и отдают себе отчет в том, что мы предлагаем им не бесплатную турпутевку, а рискованный и жесткий эксперимент. Им нужно убежать от своих проблем, нам нужны добровольцы, все сходится. Мои мотивы такого подхода к отбору кандидатов просты: колонисты будущих рейсов не могут состоять целиком из членов Отряда Космонавтов. Один специалист на сто человек — вот максимально возможный расклад. Для несения вахты будут требоваться трое, корабль рассчитан на семь тысяч камер, по семьдесят пилотов, инженеров и биологов на сто двенадцать месяцев полета туда и обратно. По два месяца на каждую тройку, это не сложно. Остальные не проснутся до прибытия в конечную точку полета. Безопасность нашего оборудования гарантирована.
— Тогда, может быть, нам и камеры «смертников» по тюрьмам подчистить? Пусть послужат обществу напоследок, им вообще терять нечего, — с сарказмом заметил Скворцов.
— Практически все осужденные согласились участвовать в экспедиции, не требуя гарантий и оплаты, — ответил я.
Директор выкатил глаза и откинулся на спинку удобного кресла.
— Ну, знаешь, это уже слишком… — вспыхнул он от возмущения.
— Меня поддержали на самом высшем уровне.
— Сэкономить решили, народные избранники?! Бесплатного сыра захотели?! А если непредвиденная ситуация?! Кто из твоих покровителей окажется среди очнувшейся после анабиоза банды?! Никто?! Только двести с лишним лучших специалистов ВКС и шесть тысяч невинных добровольцев?!
— Минуту назад ты назвал «невинных добровольцев» сбродом, — я усмехнулся.
— Чего ты улыбаешься?! Сам-то, наверное, из ЦУПа собрался за всем наблюдать? — Георгий Альбертович в сердцах ударил кулаком по столу.
— Нет, я полечу в качестве главного биолога, — стараясь казаться спокойным, ответил я.
— Никуда ты не полетишь! Я не позволю остановить все работы в самом нужном отделе института из-за твоей прихоти.
— Это не прихоть, а как раз та самая работа. Здесь мои коллеги вполне справятся, соединив знания в подобие коллективного творческого порыва, а там должен присутствовать человек, понимающий предмет максимально глубоко. Ты сам упомянул о возможности чрезвычайной ситуации. Кто, кроме меня, способен не только преодолеть трудности, но и довести эксперимент до конца? Ты же понимаешь, что я прав, Георгий Альбертович, не упрямься.
— Твое назначение тоже согласовано там, — директор указал на потолок, — как мне недавно доложили?
— Ты уж извини, что в обход тебя, — я развел руками.
— К подобным вещам в твоем исполнении я уже привык, — уныло протянул Скворцов, глядя перед собой. — Не забудь назначить исполняющего обязанности на время своего отсутствия. Кого-нибудь помоложе, чтобы не состарился до возвращения экспедиции…
— Я понимаю, что наш брак тебе уже надоел, что я не представляю для великого ученого никакой загадки как женщина и никакого интереса как личность, но почему бы нам не развестись традиционно? Зачем обязательно улетать? — жена нервно чиркнула зажигалкой и прикурила новую сигарету.
— Ты глубоко заблуждаешься в своих предположениях, — я попытался взять ее за руку, но она отодвинулась. — Летим со мной. Ты же классный электронщик, нам позарез нужны специалисты такого уровня.
— А дети? Ты о них подумал? Или их ты тоже намерен заморозить, как куриные окорочка, и запустить к далеким звездам?
— В их возрасте это предел мечтаний…
— Ты просто чудовище! Сколько же я тебя терпела! Улетай, уматывай прямо сейчас! И не смей даже заикаться при детях о своем идиотском полете!
— Так мне уматывать или не сметь заикаться?
— Прекрати издеваться надо мной, — она, наконец, расплакалась. — Бездушный изверг! Ты ничего не видишь, кроме своей работы! Мы для тебя никто, предметы обстановки! Я могу прямо сейчас впасть в твой дурацкий анабиоз, а ты заметишь это, только когда износишь все чистые рубашки и носки! А дети? Ты хотя бы раз поинтересовался, какие оценки они получают в школе или с кем дружат? Сын из кожи вон лезет, чтобы сделать нечто, заслуживающее твоего внимания, а тебе все «до лампочки»! Дочь выиграла конкурс по бальным танцам, ты об этом знал? Ты, вообще, в курсе, что она танцует?
Я поморщился. На последнем конкурсе с участием дочери был я, а не жена, но останавливать ее мне не хотелось. Пусть выговорится, вернее, прокричится. Если я принял решение, то изменить его способны только аргументы, а не скандалы, уговоры или угрозы. На ближайшие десять биологических лет я себе занятие выбрал, нравится это кому-то или нет. Если жена не полетит, то… мало ли вдов по стране? При живом муже, конечно, мало, но я могу поспеть как раз к рождению правнуков, хотя и надеюсь вернуться несколько раньше. А быть может, не вернусь совсем. Путь в триллионы километров долог и непредсказуем. Но выбора нет.