— Какой позор, ваше сиятельство! — Элоиза быстро накрыла голову покрывалом, криво, но все же хоть как-то прикрыла ее.
— Я только хотел… стереть остатки сажи… Проклятие! — тихо выругался он, когда проследил за ее взглядом и увидел зрителей.
Побагровев, граф молча повернулся и зашагал к конюшням, а Элоиза бросилась в главный зал.
Ну и какого дьявола он сорвал с нее покровы, обнажил ей голову, пялился на рыжие волосы? Да потому, что ему нестерпимо хотелось сделать это уже несколько дней, честно признался себе граф. А избавив ее от проклятого вдовьего траура, запустить руки…
— Я сто раз видел, милорд, как вы бросались в самую гущу сражения, — добродушно заметил догнавший его
Майкл. — Но мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы вы столь открыто навлекали на себя беду.
— Что? — Перил не остановился, даже не взглянул на него.
— Я думаю, что добродетельная сестра могла бы пустить в ход зубы и ногти.
— Я только помог ей вымыть лицо, — проворчал граф.
— И помогая, вы обнажили ей голову, — подчеркнул Майкл. — Женщины весьма чувствительны к подобным вещам.
— Женщины? Она не женщина. Она монахиня.
— Вы так думаете, милорд? — лукаво блеснув глазами, осведомился Майкл.
— Я это знаю. — Перил выплеснул на капитана все свое разочарование и неловкость. — Она монахиня… давшая обет смирения, благочестия и послушания Господу… обученная церковью вести дела поместья. У нее есть знания и способности, чтобы организовать работу и сделать поместье богатым. Почему же еще я дал ей такую свободу в обращении с моей собственностью?
Граф снова зашагал к конюшням, а сэр Майкл, не растерявшись, хитро произнес:
— Действительно, почему?
— Господи, наверное, у меня помутился рассудок, если я согласилась привести его дом в надлежащий вид! — простонала Элоиза, садясь на край узкой койки и растирая усталые ноги.
Два бесконечных дня она руководила слугами и присланными из деревни женщинами, которые приводили в порядок главный зал.
— Они совершенно ничего не могут сделать без постоянных понуканий и контроля. Они как дети. Столкнувшись с малейшей трудностью, они сразу теряют интерес к работе и предаются безделью или озорству. Два дня я только и делала, что бегала вверх-вниз по лестнице между кухней и главным залом, решая то одну, то другую проблему! Где складывать чашки… Как убирать сгнивший тростник — метлами или граблями… стоит ли мыть каменный пол водой и тереть его щеткой. Здесь какой-то Орден Постоянных ворчунов, которые только и делают, что стоят, облокотившись на свои метлы, и жалуются, что это напрасная трата времени, поскольку всего не переделаешь даже за целый год. — Элоиза легла на койку, прикрыла глаза ладонями и опять застонала. — Если я больше никогда не увижу сгоревший железный горшок или обглоданные куриные кости, я буду просто счастлива.
— Я тоже, — вздохнула Мэри-Клематис. — Сегодня мне принесли очередные «мощи». Целых три штуки.
Элоиза открыла глаза и нахмурилась, увидев, что подруга держит три почти одинаковые кости, на одной из которых сохранился подозрительный кусок мяса с сухожилием. Мэри-Клематис развернула полотняную тряпицу и показала подруге целую груду костей.
— Похоже, у святого Петра было по крайней мере четырнадцать пальцев, и теперь они все у меня. Представляешь, какое счастье?
Элоиза громко засмеялась. Подруга, самочувствие которой наконец стабилизировалось, пересела со стула у окна к ней.
— Прости, Элли, что я тебе не помогала. Но с завтрашнего утра я начну делать свою часть работы. — Помолчав, она осторожно спросила: — Ты уверена, что должна помогать ему в таких делах? По-моему, к оценке мужа это совершенно не относится.
— Зато дает возможность получше изучить его характер. — То же самое Элоиза несколько дней говорила и себе. — Настойчивость, любовь к порядку, сила… ну и прочее. Ты знаешь.
— О, я понимаю, — восхищенно протянула Мэри-Клематис. — Я бы ни за что до этого не додумалась. Когда ты примешь обет, настоятельнице следует назвать тебя «сестра Мэри Попрыгунья».
Элоиза от изумления открыла рот, а потом захохотала.
— Надеюсь, к тому времени, как я вернусь в монастырь, аббатиса уже перестанет присоединять к именам названия цветов и растений. Иначе, зная ее любовь ко мне, я скорее всего должна буду отзываться на «сестру Мэри Полынь».
Они хохотали, пока у них не заболели животы, а когда немного успокоились, Мэри-Клематис, более склонная к размышлениям, задала вопрос, от которого у Элоизы на миг остановилось сердце.
— Как ты думаешь, кого она пришлет ему в невесты? — И поскольку Элоиза не ответила, пояснила: — Аббатиса. Кого, по-твоему, она пришлет? — Затем ей пришел в голову более интересный вариант. — Скажи, кого бы ты выбрала ему в невесты?
Элоизе показалось, будто ее швырнули в глубокий колодец.
— Если он вообще получит невесту, — пробормотала она.