Экзамен первокурсницы

Надпись на языке единой Эры, что так похож на наш, но так отличается. Мы давно не говорим на нем. Давно не пишем. Я бы не смогла прочитать ни одной старой книги, но знала, как пишутся на нем слова моего рода. Как только что сказал князь, это наше прошлое.

– Вы сами ломаете реликвии рода.

– Но, – я осмелилась перебить и даже не заметила этого, – я никогда…

– Вам, леди, совсем не обязательно самой махать кайлом, достаточно потрясти мешочком золота. Этот мир стал прост, все решают деньги. Если не верите мне, спросите у Миэра.

– Да, милорд. – Я снова опустила глаза.

– Именно для этого я привел вас сюда, молодые люди. – Князь повернулся к остальным и повысил голос: – Я хочу восстановить стены зала стихий, и каждый, у кого в семье хранится такой осколок, вернув его мне, получит награду. Запомните сами и расскажите остальным.

«Ему бы с папенькой познакомиться. Глядишь, нашли бы общий язык», – подумала я.

– А если граф Астер поинтересуется, куда вы дели семейную реликвию, пошлите его ко мне. У него есть как минимум еще один такой камешек, – словно прочитал мои мысли Затворник.

– Одна стена уже восстановлена, – сказал Этьен.

– Да, род Муньеров мертв, и мне удалось собрать его камни. – Князь шагнул к единственной целой стене-грани и провел по ней рукой.

Там тоже была надпись. Буквы старого языка наскакивали друг на друга, иногда даже сливались. Если бы я не знала, что там могло быть начертано, то вряд ли прочитала бы.

«Я не хочу быть собой».

Хотя некоторые историки ратовали за иную трактовку, например: «Не могу быть собой». Жрицы предлагали еще как минимум три варианта перевода. Правду знали Муньеры. Но они все мертвы.

Я вертела головой, рассматривая сливающиеся слова. На каждой стене были вытесаны, а может и выплавлены, краткие надписи. Всегда разные и всегда одинаковые. Девизы родов, которые уже мало кто чтит и мало кто произносит вслух.

Вот тот наверняка принадлежит Альвонам, не зря герцогиня не сводит с него глаз, а ее губы шевелятся, едва слышно произнося:

– «Я буду блистать».

– Смелее, молодой человек, – обратился государь к Крису.

Оуэн замер напротив одной из стен с поднятой рукой, словно никак не мог решиться.

– Даже если у вашего отца есть осколок, он ничего не узнает. Это одна из особенностей данного места. Все, что происходит в зале стихий, – остается в зале стихий.

– Благодарю, милорд! – Крис опустил руку, так и не коснувшись минерала.

– Милорд, а правду говорят, что находиться в этом зале можно лишь в вашем присутствии, иначе сила вырвется из-под контроля и убьет носителя? – спросила Дженнет.

– Хотите, я выйду и мы проверим это утверждение? – Князь впервые рассмеялся. – Нет? Жаль, хоть что-то интересное за все утро.

– Ну что вы тушуетесь, барон? – спросил Этьен. На скулах Оуэна заходили желваки. – Или боитесь, что дорогая мамочка бегала из супружеской постели на сеновал к конюху и зал стихий останется равнодушным к вашему прикосновению? Происхождением надо гордиться. – С этими словами южанин сильно хлопнул барона по плечу, по сути, толкнул, вынудив того опереться о стену, чтобы сохранить равновесие.

Стены снова вспыхнули ослепительно белым молочным туманом. Белый – цвет песка, что лежит на пляжах западных провинций, белый – цвет тумана, что укрывает виноградники в низинах, белый – цвет оперения ночной охотницы совы.

Нас ослепило белое сияние. Что бы там ни говорил Этьен, в Крисе текла кровь Оуэнов.

Через миг режущая глаза белизна отступила, гостиная окрасилась в цвет молока. Эти стены, как и выломанные из них камни, откликались на силу крови. Силу крови десятерых, что когда-то принесли здесь вассальную клятву. Откликался весь зал, каждая из стен как часть единого целого. Белый – цвет Оуэнов, алый – цвет Астеров.

Над головой барона тоже была надпись:

«Я вижу в темноте».

Во всяком случае, должно было быть написано это, потому что витиеватые буквы старого языка я помнила весьма смутно.

– Вы забываетесь, мистер Корт, – процедил Крис, схватился за рапиру и… встретившись взглядом с князем, нехотя разжал руку.

– Правильное решение, молодой человек. Род Оуэнов меня не разочаровал, – сказал государь.

Южанин оскалился, но промолчал. Оскорбление было тонким, и нанес его человек, которого вряд ли можно вызвать на дуэль или подкараулить за замком Ордена.

Дверь в зал открылась, и один из лакеев, церемонно поклонившись, объявил:

– Солнце встало двадцать три минуты назад, дирижабль Академикума заходит на посадку.

Мы переглянулись. Не знаю, как остальные, а я почувствовала облегчение.

– Ну что, кто-то хочет остаться в Запретном городе? – В голосе князя слышалась ирония.

– Милорду стоит только приказать, – склонила голову герцогиня.

Я могла бы поклясться, что Затворник закатил глаза, хотя из-за маски не была в этом уверена. Слишком уж неподобающе подобное для государя.

– Убирайтесь отсюда, – скомандовал он.

И мы убрались. Этьен выскочил из дверей первым, за ним вышел Крис. Герцогиня, сделав еще пару приседаний, исчезла в коридоре. Я уже переступила порог, когда меня догнал тихий, но отчетливый приказ:

– Задержитесь, леди Астер.