Экзамены

— Железно! — Коркин чувствовал такой восторг, что готов был сам вместо машиниста вести этот поезд. — Запросто доедем, мы же без багажа!.. А у бабуси вон какие чемоданища! Помочь надо старенькой, правда, Гена?

Бабуся бдительно округлила глаза. Коркин и Самойлов, перебивая друг друга, клялись ей, что в детстве были тимуровцами, что до сих пор любят помогать слабым пожилым людям, вплоть до самой Москвы обещают носить старушке чай, а в Москве помогут дотащить чемоданы прямо до стоянки такси. Поверила бабуся. «Ах вы, голубчики! Ах, касатики!» — приговаривала она, семеня сзади.

Под видом провожающих Коркин и Самойлов втащили багаж старушки в плацкартный вагон. Там хлопали сиденья, ныряли с верхних полок рулеты тюфяков, рыдали грудные дети. Пробившись сквозь эту, еще неустоявшуюся дорожную жизнь, ребята устроились на площадке в конце вагона.

Самойлов уселся на откидную скамейку, Коркин примостился на корточках возле ящика с углем; ноги у ребят уже не стояли.

— Ну все, теперь нас никакими клещами не выволокут!.. Ловко мы, а? Дай закурить, Генка!

— У тебя сколько денег? — поинтересовался Самойлов.

Денег у Леши набралось немного — копеек сорок.

— Не густо… Ладно, не пропадем, в Москве достанем!

— У тебя там знакомые? — спросил Коркин.

— Кое-кто остался… — Самойлов задумался. Он надолго замолчал: сигарета успела истлеть чуть не до ногтей. Когда Генка, почувствовав ожог, матернулся и выбросил окурок, Леша Коркин словно очнулся.

— Слушай, ведь мы в самом деле можем уехать — поезд скоро тронется!

— Вот и поедем в столицу.

— Зачем?

— Ты уже не хочешь? — удивился Самойлов.

— Но зачем?

— Если не хочешь, поеду один!

— Глупо… Это же сон! — Коркин схватился за дверную ручку и рванул. Дверь оказалась незапертой; между ступенькой и серым асфальтом перрона была узкая щель. За ней — институт, общежитие, комната на пятом этаже — все спокойно, привычно, хорошо…

— Пойдем домой, Генка!

— Нет, старик, не пойду… Я решил. Давно пора. Ты иди, а мне надо в Москву!

— Генка, очухайся!.. Через три дня экзамен по физике, куда ты поедешь! Не валяй дурака, пьянка кончилась!

Самойлов молчал.

— Ну и катись! — Коркин перешагнул через щель. На перроне галдела толпа, птицами трепыхались над головами руки, те же птицы били крыльями в узких прорезях вагонных окон. Толпа не выпустила Коркина, он остался перед распахнутой дверью. Самойлов стоял на железном порожке, жестко щурился, досасывал окурок.

Поезд зябко вздрогнул и пополз.

— Выходи! — кричал Коркин.

Вздыхали рессоры, скрипели колеса, поезд катил.

— Прыгай, Генка! — умолял Коркин. Он уже бежал. Генка Самойлов непоколебимо стоял в дверях вагона.

Летели навстречу синие путевые огни. Показался впереди конец платформы. Уже не затормозить, не остановиться Коркину! Он схватился за поручни и вскочил в вагон.

— Железный ты парень, Самойлов, — сказал он, немного отдышавшись.

— Мне надо увидеть ее!

— Кого?

— Приедем, узнаешь, — коротко ответил Самойлов.

…И вот приятели уныло плелись уже по платформе Ленинградского вокзала. Странную они составляли пару. Самойлов был высоким, мощного сложения, с крупным простоватым лицом, толстогубый. Он был на три года старше низкорослого, хрупкого Коркина, черты лица которого отличались утонченностью, а большие карие глаза, точно у девушки, украшали длинные ресницы. Жили они в одной комнате в общежитии, учились в одной группе, ходили обыкновенно вдвоем — и в институт, и обратно, но были ли настоящими друзьями — ни тот, ни другой не мог сказать определенно.

Пожалуй, не столько дружба связывала их, сколько привычка друг к другу. Самойлов уважал Лешу за то, что тот не был слишком любопытным и умел, если надо, помолчать; Коркин жалел Гену за крупные неудачи, которые ему пришлось пережить, но какие именно неудачи — Коркин стеснялся расспрашивать.

Ленинградский вокзал они воспринимали как часть Ленинграда. Они еще не вполне верили в то, что путешествие уже началось, что они уже в другом, далеком городе: еще казалось, что все это — просто шутка, вот сейчас они сядут в поезд и вернутся обратно. Но денег на билеты не было, и не было пьяной решимости, с какой проникли они вчера в вагон.

Коркин искоса поглядывал на приятеля. В конце концов всю ответственность за эту поездку должен нести Генка — ведь это он вчера уверял, что ему нужно в Москву. А сегодня вел себя так, будто впервые в жизни попал в столицу и не значилось в его документах, что два года Геннадий Самойлов жил и учился в Москве.

— Ну, так что будем делать? — в который раз спросил Коркин.

— Отвяжись! Я тебя не звал за собой, сам приехал. Что хочешь, то и делай!..

— Но у тебя же…

— Нет у меня здесь никого, понял?! Ни единой души.

— Тогда надо домой телеграмму послать.

— Посылай, — раздраженно бросил Самойлов. — А мне и домой нельзя постучаться. Там одна мать, больная…