Экземпляр номер тринадцать (СИ)

— Гы-гы-гыыыы… — жалобно протянула мне с пола вездесущая жижа Матильда и с затаенной надеждой подсунула под сопливый нос очередную бульварную книжонку с совершенно неприлично полураздетой красоткой — Гыыы!

— Ты! — закипела я, в раз засверкав глазами — Ты! Да ты… не могла раньше прийти, а?! Предательница! Как, говоришь? Элисбет? Три раза ха! Никаких Эльс-би-бетов не было и не будет в этом доме! Чтобы Айл — би-беком быть надо заслужить сперва! Например, раз уж решила в самый ответственный момент кому-то на лицо упасть, то… то… падала бы заранее! Вот! А теперь… Матильда ты, ясно?! Была Матильдой ей и помрешь.

Каша обиженно повесила условную голову и, робко стянув с кровати злополучную книгу, трепетно прижала ее к маслянистому туловищу.

— Гыыы… — робко протянула она, с тоской глядя на мое сердитое лицо.

— Нет, я сказала! — чувствуя, что теряю твёрдость и начинаю чувствовать совершенно неуместную жалость и абсолютно нетипичную для себя вину, рявкнула я — Надо было вовремя шлепаться. Да! Особенно, если в душе ты эта… как ее… Алексбет! Вот.

Глядя, как обиженная в лучших чувствах каша уныло ползет к дверям, волоча за собой перепачканную засаленную книжку, я прикрыла глаза и вновь застонала.

Вот только, как оказалось, даже такой малости как прикрытые глаза и проявления отчаяния я теперь была лишена! Ведь стоило ресницам создать темноту, а ушам услышать мой собственный стон, как память тут же услужливо подсовывала мне все ужасы произошедшего!

… Деймон приник к моим губам, не дав мне возможности ни подумать, ни оттолкнуть его, ни увильнуть от неожиданного вторжения.

Я на мгновение замерла, пораженная его неоспоримой наглостью и шквалом обрушившихся на меня ощущений. Но едва я только собралась с мыслями и решила отпихнуть нахала, как вир дерзко распахнул свои колдовские глаза и прямо в меня ударил нестерпимый, яркий белый свет. А мне в рот его уверенный и совершенно непростительно умелый язык. Охнув, я инстинктивно зажмурилась и покрепче ухватилась за стальные плечи захватчика, потрясенная напором. А потом… вместе с темнотой на меня обрушилась такая совершенно ошеломительная нега, что я опешила, машинально замирая в крепких объятиях.

Дыхание перехватило. В животе, вдруг, откуда-то появилась и заметалась целая стая испуганно взметнувшихся бабочек. Не отдавая себе отчета в происходящем, я схватила инквизитора за плечи, и вместе с этим где-то, глубоко в моем горле зародился первый, едва слышный стон.

Краем сознания я отметила, как подняла руки и запустила пальцы в его волосы, с силой прижимая к себе мужскую голову и сторицей возвращая дерзкие, без спросу краденные поцелуи. Сумасшествие, но его вкус и запах опьяняли, не хуже моего самого сильного зелья — «Последнего вздоха». Если бы я не была столь твердо уверенна в том, что его рецепт известен мне одной ( и, кстати, до сих пор так и не записан в семейный Гримуар! Опять моя дырявая память! Все время забываю внести рецепт в книгу!), то я бы решила, что меня подло опоили моим же гениальным изобретением. Все симптомы были на лицо! Кожа горела, словно давно удерживаемое внутри желание, наконец, высвободилось и хлынуло наружу неудержимой волной. Я будто не могла насытиться поцелуем, поелику это был последний глоток кислорода. Судорожно хватаясь за истерзанные моими же ногтями мужские плечи и буквально вгрызаясь в твердые губы, задыхаясь от нехватки воздуха, я стремилась стать ближе, в попытках догнать упрямо ускользающее от меня ощущение исключительного насыщения. Я извивалась и стонала, сгорая от непонятного чувства. Казалось, будто мне страстно хотелось, чтобы он, наконец, содрал с меня все лишнее. Все, что стояло преградой между моей пылающей кожей и возможностью прижаться к горячему телу, придавившему меня к матрасу своей тяжестью. Абсолютно все! Возможно, даже саму эту кожу…

Мужчина, зависший надо мной олицетворением страсти, не уступал напором. Казалось, его будоражил мой пылкий отклик, столь непохожий на мое обычное (хочется надеяться) строгое самообладание…

Самообладание! В моей голове запоздало, но хотя бы вполне отчетливо прозвучал сигнал тревоги. С трудом сосредоточившись на этой единственной здравой мысли, неожиданно посетившей-таки мою дурную голову, я с трудом разлепила тяжелые веки и с не меньшим героизмом оторвалась от горячих, требовательных губ.

– По-моему, ты забываешься — совершенно не впечатлившим даже меня саму едва слышным сиплым шепотом произнесла я, при этом буквально пожирая голодным взглядом зависшее надо мной лицо.

Лицо сперва, было, замерло в пугающем напряжении. А потом правая бровь чуть дернулась вверх ответом на мой неуверенный тихий шёпот и твердую линию губ скривила едва заметная, но раздражающе понимающая усмешка. Лед покинул замерший взгляд так же быстро, как перед этим сковал его. Манящий рот стал медленно опускаться к моим приоткрытым губам снова. Сильные пальцы ласково зарылись в мои растрепанные кудри и слегка оттянули голову назад.