Экзистенциализм. Период становления

Итак, в 1922 году Бердяев навеки покидает Россию – не по своей воле, по воле Владимира Ильича, нового самодержца всея Руси. На два года он задерживается в Берлине, а потом навсегда, на четверть века, перебирается в Париж. Надо сказать, что он очень активен, активен даже во внефилософском смысле. Он, во-первых, организует крупнейший русский религиозно-философский журнал «Путь». Этот журнал выходил до самой Второй мировой войны. Бердяев был главным редактором. Во-вторых, он организовал крупнейшее и наиболее известное издательство, то самое, о котором я уже сегодня говорил в начале прошлой лекции, «Имка-Пресс». Бердяев возглавил это крупнейшее эмигрантское издательство, которое издавало кучу всяких замечательных книжек. То есть Бердяев – издатель, Бердяев – профессор Сорбонны, Бердяев – создатель журнала «Путь». Он читает много лекций, организует разные вечера. Ну а круг его друзей и тех, с кем он общался, совершенно необъятен. Кого здесь только нет! Ну, смотрите сами. Из русских, понятно, с Шестовым они дружили, с Булгаковым дружили, с Мережковским, Гиппиус, Флоренским. С другой стороны, он общался с католической французской общественностью. С Габриэлем Марселем. Я, готовясь к сегодняшней лекции, перечитал соответствующие страницы «Самопознания», и там Бердяев пишет, что да, вот Марсель, сначала я ему нравился, он говорил: «Вы – экзистенциалист», а потом, поскольку Марсель был более «правый» и чурался такого вольнодумства, он стал твердить укоризненно: «Да вы – анархист, вы – анархист», – и разлюбил его из-за этого. То есть Марсель все время обвинял Бердяева в том, что он «анархист». С Максом Шелером общались – крупнейшим философом. С Карлом Бартом, основоположником «диалектической теологии». Очень близко он сошелся и подружился с Эммануэлем Мунье, – это основатель французского католического персонализма. Они вместе с Бердяевым издавали главный орган этого самого персонализма – журнал «L’esprit» (Дух). А с другой стороны, он очень дружил с неотомистами – Жильсоном, Маритеном. В общем, кого ни возьми, все ключевые фигуры. С Бубером они переписывались. Бердяев оказывается в самом-самом средоточии таких вот имен.

С одной стороны – издатель и редактор «Пути», глава «Имка-Пресс», с другой стороны – преподаватель Сорбонны. И он пишет книгу за книгой. Собственно, в эмиграции у него, как и у Шестова, наивысший подъем творчества. Пребывание в Париже благотворно повлияло на его философскую музу.

Я до сих пор не могу понять одну загадку. Всемирно известным его сделала далеко не лучшая, но самая известная его брошюрка: в 1923 году он пишет книжечку «Новое Средневековье». По-моему, довольно заурядная книга. Но она тут же была переведена на 14 языков, и как-то именно она его прославила во всем мире. Я совершенно не понимаю почему: она ничуть не лучше и не хуже, чем десятки других его книг. Бердяев пишет биографии Достоевского, Хомякова, Леонтьева. Он пишет ряд книг по истории русской культуры и философии: «Русская идея», «Истоки и смысл русского коммунизма».

В двадцатые – тридцатые годы Бердяева не очень любят в русской эмиграции, потому что считают еретиком. Вы увидите, у него очень сильно взгляды отходят от ортодоксального православия. А надо сказать, что в целом русская эмиграция была довольно правой, белой эмиграцией. И белые считают его красным, потому что он для них социалист, не является таким однозначным критиком большевизма, как остальные; у него более сложное отношения. Он говорит, что надо разобраться не с большевистской властью, а с русским народом, с русской революцией, правдой ее корней и причинами ее поражения. Революцию он поддерживает, большевиков, конечно, нет. От церкви он во многом отходит по многим позициям. Поэтому его считают «красным». Правые его ненавидят.

С другой стороны, наступает страшный 1940 год. Франция оккупирована немецкими войсками. Бердяев резко настроен против нацизма, в отличие от очень многих русских эмигрантов, того же Мережковского. Особенно после 1941 года, после нападения Германии на сталинский Советский Союз. Бердяев не скрывает своих резко антинацистских взглядов, но его не тронули. Старичок живет в пригороде Парижа – Кламаре, к нему заходят поглазеть на него немецкие офицеры, некоторые из них говорят, что они любят его философию. У него в доме позволяется говорить какие-то откровенно антинацистские вещи… Ну, в общем, повторяю, он в гестапо не попал. Может быть, не поднялась рука на старенького человека, не знаю. Ни царские жандармы его не убили, ни чекистские палачи, ни палачи нацистские. В общем, факт тот, что войну он пережил без последствий.