Я предложил совершенно иную точку зрения. Насколько серьезно он пытался поговорить с отцом? Можно понять позицию отца: мать предложила сыну его услуги, не посоветовавшись с ним самим, словно он был семейной прислугой. Отец Джорджа ощущал свое подчиненное положение, злился и пытался самоутвердиться в единственной области, где имел впасть – в области использования автомобиля. Но делал Джордж для того, чтобы поговорить со своим отцом? Разве он не мог поговорить с ним по телефону, так же, как с матерью? помешало ему просто позвонить отцу и сказать: «Папа, я арендую автомобиль в аэропорту, потому что он будет мне нужен на следующий день. До десяти меня не будет, но дождись меня, пожалуйста, чтобы мы могли поговорить». Джордж имел вид совершенно ошеломленный. «Это невозможно!» – воскликнул он. «Почему?» – «Я не могу говорить с отцом по телефону. Вы просто не знаете мою семью, вот что».
Но у Джорджа сохранялось смутное чувство вины по отношению к отцу – этому седовласому, упрямому старику, выжившему в концентрационном лагере и в течение тридцати лет каждый день в шесть утра уходившему на работу, чтобы его четверо детей закончили колледж и получили высшее образование. «Напишите ему письмо и расскажите о своих чувствах», – предложил я. Джордж вновь выказал ошеломленность моим советом, так же, как раздражение моей наивностью. «Это невозможно!» «Почему?» – спросил я. «Мы не пишем писем. Я ни разу в жизни не написал отцу письмо». «И вы еще жалуетесь, что отчуждены от него и не в состоянии с ним общаться. Если вы действительно хотите с ним общаться, сделайте это. Напишите ему. Никто вам не помешает. Вам не на кого это свалить».
Этот незамысловатый обмен мнениями в большой мере лишил Джорджа душевного равновесия, и в тот вечер он с дрожью и слезами сел сочинять письмо отцу – письмо, которое должно было начинаться словами «Дорогой папа», а не «Дорогие мама и папа» или «Дорогие родители». Судьба захотела устроить так, что в тот же самый вечер дух свободы и ответственности сделал что-то с отцом Джорджа: прежде чем сын закончил свое письмо, отец позвонил ему, чтобы извиниться. Ни разу в жизни до этого отец ему не звонил. Джордж рассказал отцу о письме, которое он писал, и был так растроган, что рыдал как ребенок. Достаточно сказать, что отношения между Джорджем и отцом с тех пор уже никогда не были прежними и анализ непосредственных уверений Джорджа в «невозможности» звонка отцу или написания ему письма открыл нам богатые перспективы терапии.
Фриц Перлз, гештальт-терапия и принятие ответственности. Что касается темы ответственности, то никто из сторонников активного терапевтического стиля не был энергичнее и изобретательнее Фрица Перлза. Базовая идея, лежащая в основании подхода Перлза, состоит в том, что избегание ответственности должно быть признано и лишено привлекательности.
«Пока вы боретесь с симптомом, он усугубляется. Если вы принимаете ответственность за то, что делаете с собой, за то, как порождаете свои симптомы, как порождаете свою болезнь, как порождаете свое существование, – в тот самый момент, когда вы входите в контакт с собой, – начинается рост, начинается интеграция».
Перлз был остро чувствителен к использованию (или избеганию использования) пациентом первого лица и к любым переходам от активного тона к пассивному:
«Мы слышим пациента вначале деперсонализующим себя в неодушевленный предмет, в это,* а затем становящимся пассивным объектом воздействия превратностей своенравного мира. 'Я сделал это' превращается в 'Это случилось'. Я вижу, что вновь и вновь должен прерывать людей, предлагая им вступить во владение самими собой. Мы не можем работать с чем-то, что происходит где-то в другом месте и случается с кем угодно. И потому я прошу их найти свой путь от фразы „Это занятой день“ к фразе „Я все время занят“, от „Это получается долгий разговор“ к „Я много говорю“. И так далее».
* В оригинале использовано слово «it», обозначающее неодушевленный предмет или не человеческое (и не очеловеченное) живое существо. – Прим. переводчика.
После того, как Перлз устанавливал присущие данному пациенту способы избегания ответственности, он побуждал его вновь вернуться от беспомощности к нежеланию, а также брать на себя ответственность за каждый жест, каждое чувство, каждую мысль. Иногда Перлз применял структурированное упражнение «Я беру ответственность»:
"Мы предлагаем пациенту к каждому утверждению добавлять: «…и я беру ответственность за это». Например: «Я сознаю, что двигаю своей ногой… и я беру ответственность за это». «Мой голос очень тих… и я беру ответственность за это». «Теперь я не знаю, что сказать… и я беру ответственность за незнание».