– Вот мой рецепт: открыть коробку, вытащить то, что заморожено, и засунуть в микроволновку. Я тебе не Джулия Как-Ее-Там-Сиськи, но с этим справлюсь.
– Стихотворение не имеет отношения к твоей ситуации, – между тем продолжал Бошофф, возвращая меня обратно в свой кабинет. – Но в нем есть несколько строк, которые могут тебе помочь. Оно называется «Мелочи», и его сочинила Шерон Олдс[23]
. Мне бы следовало его записать, но я лежал в постели, и под рукой не оказалось ручки. К тому же я не хотел будить жену. В последнее время она особенно нуждается в отдыхе.Плотно сидящее на пальце кольцо должно было навести на мысль о существовании миссис Бошофф, но мне она никогда в голову не приходила. А когда я попыталась ее себе представить, то получилась женщина с седыми волосами и розовыми щеками, нечто вроде миссис Санта-Клаус, рядом с ним под одеялом.
– А почему сейчас ей необходим отдых? – спро-сила я.
Бошофф даже перестал сосать леденец от кашля.
– Боюсь, моя жена нездорова.
Я знала, как неприятно, когда люди вторгаются в личную жизнь, поэтому сказала, что сочувствую, но больше вопросов не задавала. Он благодарно кивнул, и мы сменили тему. Он снял очки и оперся о письменный стол, стараясь вспомнить стихотворение. Пока его карандаш шуршал по бумаге, я почувствовала, что Альберт Линч на меня смотрит. В церкви был только один свидетель –
– Ну вот, Сильви. Я не могу вспомнить все стихо-творение. Только ту часть, которая заставила меня вспомнить о тебе. – Бошофф развернул кресло в мою сторону и стал читать по памяти. Закончив, он спросил, навел ли меня отрывок на какие-то мысли. У меня не возникло идей, и я покачала головой. Тогда он опять надел очки и повторно прочитал отрывок. На этот раз я слушала его более внимательно.
«Я научилась любить его мелочи, потому что большое любить не могу, никто не может – это ошибка».
– Как я говорил тебе, Сильви, само стихотворение не имеет к тебе отношения. Однако эти строки показывают способ иначе думать о сестре.
Я никогда не говорила, что виню Роуз за то, что она позвонила родителям и заманила их в церковь, и о том, что я не рассказала об этом полицейским. Возможно, Бошофф уловил что-то в моем молчании, как однажды научила меня делать мама.
– Ты сможешь попробовать, Сильви? Ведь тебе еще жить с сестрой по меньшей мере несколько лет, и это поможет тебе сосредоточиться на хорошем.
– Я постараюсь, – ответила я, но мне не удалось вложить в свой голос хотя бы капельку энтузиазма.
– Ладно, тогда почему бы нам не составить список мелочей, которые тебе в ней нравятся? Мы можем начать вместе. У тебя с собой дневник, который я тебе дал?
Маленькая фиолетовая книжечка теперь постоянно была со мной в папиной сумке, ведь если бы я оставила ее дома, Роуз могла бы обнаружить, что я пишу там о вещах из нашего прошлого, которые я хотела запомнить, вроде той ночи с Дот или о путешествии в Окалу и событиях, случившихся потом. Но если учесть,
– Однажды ты сказала, что у Роуз приятный голос, когда она поет вместе с радио. Можно ли полюбить такую мелочь?
Я неохотно написала: «У моей сестры приятный голос, когда она поет».
Закончив, я уставилась на пустое пространство после оставшихся двух цифр.
– Сожалею, – сказала я, снова переводя взгляд на фотографию Альберта Линча. – Но я неважно себя чувствую. Вы не против, если мы сегодня на этом за-кончим?
Бошофф проследил за моим взглядом, направленным в сторону мусорной корзины, его губы раздвинулись, и он поднес палец ко рту, словно нажимал на кнопку и что-то останавливал.
– Сильви, тебе известно, что я работаю в этом кабинете еще с несколькими людьми. Я прихожу сюда незадолго до твоего появления. Если бы я заметил газету, то убрал бы ее…
– Думаю, мне нужно зайти к медсестре. Можно мне взять газету?
– Конечно, если у тебя есть такое желание. Быть может, ты хочешь об этом поговорить?
После нескольких недель, в течение которых он осторожно обходил эту тему, мне стало не по себе из-за того, что она снова возникла. Тем не менее я покачала головой, забыв наставления Луизы Хок, которая говорила, что мне необходимо тренироваться произносить ответы вслух. Я засунула руку в корзину, чувствуя себя так, словно опускаю ее все глубже и глубже в колодец, чтобы вытащить одну из тряпичных кукол за ее лишенную пальцев руку. Я схватила край газеты, и часть с купонами и спортивными новостями упала обратно, а у меня в руке остались интересовавшие меня страницы. Я унесла их с собой, оставив бедного Бошоффа с его списком «Мелочей».