– Ладно. Норман Роквелл.
– Писатель?
– Сестры Бронте.
– Певец?
– Пожалуйста, объясни, что ты имеешь в виду, Сильвестр.
– Я хочу сказать: если бы эти люди держали свой дар при себе, мир стал бы не таким прекрасным. Ты согласна?
– Да, – неохотно кивнула она.
– С нами такая же история. Мы должны поведать людям о том, что ты – что
– Да, – повторила она.
– Хорошо. Тогда постараемся найти способ сделать данную ситуацию комфортной для тебя. Менее всего на свете я хочу, чтобы женщина, которую я люблю, та девушка с зубной болью, с первого взгляда вскружившая мне голову, чувствовала себя несчастливой.
Моя мама смотрела в окно и молчала. Позднее она сказала Хикину, что размышляла об истории, рассказанной отцом в Мейсон-холле. Она представляла себе семью Локков во мраке леса. Среди темных деревьев увидела обезглавленную жену фермера и ее мужа в окровавленном комбинезоне, сжимающего топорик, и их детей, играющих в детскую игру «Кольцо вокруг розы»[48]
. Мою маму нелегко напугать, но видение вывело ее из равновесия, и у нее появились дурные предчувствия.– Ты в порядке? – спросил сидевший за рулем отец.
Мама отвернулась от леса и от фермерской семьи, чтобы посмотреть на него.
– Я в порядке.
– Счастлив это слышать. – Он протянул руку и крепко сжал ее ладонь. – Вернемся к репортеру. Он дал мне свою визитку. И что-то сказал по поводу интервью для газеты. Не беспокойся, говорить с ним буду я.
Через неделю после того вечера Хикин стоял на крыльце нашего дома и звонил в звонок. Когда никто не ответил, он постучал. Наконец отец открыл дверь и впустил его в дом.
– Моя старшая дочь сломала звонок много лет назад, – объяснил отец. – Она думала, что в маленькой коробочке – банк, куда следует кидать монетки, и набросала их так много, что звонок перестал работать. Когда-нибудь мне придется его снять и починить. Наверное, я найду там миллион долларов.
Хикин улыбнулся и украдкой оглядел гостиную, усаживаясь в кресло с подголовником, предложенное отцом. Он обратил внимание на большое распятие на стене, стоящие рядом антикварные часы, старый шкаф, набитый книгами, но более всего внимание Хикина привлекли мои с Роуз фотографии в рамках, на маленьком угловом столике. Их сделали, когда мы ходили в начальную школу, – глаза блестят, волосы гладко причесаны.
– Насколько я понимаю, это ваши дочери, – сказал Хикин отцу, который уселся напротив.
– Да, мои ангелочки. Они прелестны, верно?
– Да. Должно быть, вы ими очень гордитесь, – ответил репортер.
– Так и есть. Кстати, раз уж разговор зашел о моих дочерях, они скоро вернутся домой из школы. Так что, если вы не против, давайте перейдем к делу.
Обычно Хикин писал на такие темы. Они не требовали особой глубины исследований, и ему хватало всего нескольких вопросов, чтобы представить себе текст статьи. Но это интервью было совсем другим – настолько другим, что он понял, что нервничает. Ерзая в кресле, он вдруг испугался, что снова начнет заикаться. Он считал, что навсегда решил эту проблему после занятий с врачом много лет назад, но всякий раз, когда испытывал тревогу, заикание возвращалось. Чтобы подстраховаться, Хикин захватил с собой магнитофон и блокнот, полный вопросов, которые он не успел задать после лекции в Мейсон-холле.
Однако Хикин набросал вопросы, имея в виду, что будет беседовать с обоими нашими родителями. Ведь они были командой. Но мама не вышла к нему. Он подумал, что ему следует о ней спросить. Ведь репортерам необходимо уметь задавать неприятные вопросы. Но, как и многие другие вещи в его жизни – неудачная служба в военно-воздушных силах, развод с первой женой, – у него это плохо получалось. К тому же отец столько говорил, что Хикину удалось задать всего лишь пару вопросов.
– Ситуации, в которых вы и в-в-ваша… – в какой-то момент сказал Хикин, прервав историю отца, которую тот уже рассказывал на лекции, – в-в-ваша жена встречались с… жуткими вещами. Вы никогда не испытывали страха?
– Мы люди, – с немалой гордостью ответил отец. – Страх – естественная реакция человека. Но когда мы его испытываем, то начинаем молиться.