Экзос

Люфемия ещё долго кричала о том, что нужно поскорее избавиться от уродца, ублюдка и дьявольского отродья, который хочет убить их оставшегося ребёнка. Женщина с силой сжимала руку старшего сына, так что мальчик плакал от боли и страха, но она этого не замечала, в то время как пожилая служанка вела её к стенам огромного особняка.

Между тем Фабиэль с болью в груди повернулся к зеленоглазому мальчику и, опустившись перед ним на одно колено, виновато заглянул в наполненное обидой и болью детское лицо.

– Не держи зла на свою мать, – тихо и с нежностью произнёс он, – она не здорова. Скоро всё наладится. Поверь, она очень любит тебя, Диалей.

Мальчик опустил глаза и согласно кивнул.

Но потом его словно молнией поразило. Резко развернувшись, ребёнок устремил взгляд далеко за пределы сада, там, за кованой оградой, в полумраке приближающихся сумерек, среди деревьев густого леса, окружавшего старинный особняк, блеснули два кроваво-красных глаза.

Пробуждение было столь же внезапным, как и сновидение, настигшее Диалея.

В кабинете царила тьма и тишина. Время от времени в распахнутое окно заглядывал луч прожектора, неспешно освещавшего территорию снаружи, а затем всё снова погружалось во мрак.

От недолгого сна в неудобной позе спина затекла и теперь причиняла дискомфорт, к которому, впрочем, Диалей успел привыкнуть.

С трудом выпрямившись, молодой человек поднялся из-за стола и, опираясь на трость с серебряным наконечником в виде соколиной головы, с отбитым клювом, принялся ходить по просторному кабинету. Спину ломило так, что каждый шаг отдавался дикой болью в пояснице, которую затем рикошетило в левое колено, вынуждая хромать.

Диалей прошёл несколько кругов вокруг стола и остановился в центре кабинета. Его по-прежнему била мелкая дрожь, а перед глазами стоял образ, который видел всякий раз, стоило только погрузиться в сон: – прекрасная девушка на его руках, смотрела на него сквозь безжизненное стекло изумрудных глаз.

Взяв себя в руки и отерев пот со лба, молодой человек стукнул тростью об пол, желая прогнать видение.

Светлые волосы, которые он обычно собирал в небрежный хвост на затылке, растрепались, обрамляя бледное худощавое, совсем ещё молодое лицо, с чуть длинным, острым, как у птицы, носом. Это не являлось его стилем, это была откровенная небрежность. Всё в его образе было следствием его небрежности: несвежая рубашка, приобретшая сероватый оттенок, с закатанными по локоть рукавами; помятые брюки и жилетка, с парой ручек в грудном кармане. И только сбитые носки туфель оправдывали его недуг.

Когда в очередной раз луч прожектора заглянул в распахнутое окно, мужчина зажмурился от яркого света, потом тяжело вздохнул и бросил косой взгляд на улицу.

За окном кроме лучей, не было других источников света. Только вдалеке едва улавливалась призрачная полоса огней ночного города. Огромный особняк располагался в нескольких километрах от него и скрывался в лесной глуши. В ночное время здесь было очень тихо, и любой посторонний звук разносился в округе подобно грому.

Вдруг из коридора донеслись знакомые шаги.

Диалей коротко взглянул через плечо на массивную двустворчатую дверь, и хромая побрёл обратно к столу. Едва он только устроился в удобном кресле, и ощутил блаженное расслабление мышц спины, как дверь тихо приоткрылась и в кабинет бесшумно проскользнула тень.

Будто призрак, ночная гостья остановилась перед столом и пара мерцающих глаз уставилась на него.

– Ты опоздала, – недовольно проговорил Диалей.

– Пробки, – тихо ответил высокий голос. Его можно было бы назвать нежным, если бы не потрескивавшая надломленность, будто связки смыкались не до конца. – Вечерний город полон ими. От гула сигналов голова гудит до сих пор.

– Что ты узнала? – нахмурился мужчина и подался вперёд, облокачиваясь локтями на стол.

Женская фигура бесшумно подплыла ближе. Хищные глаза неотрывно следили за Диалеем.

Луч в очередной раз посетил кабинет и на миг осветил красивое лицо девушки с чёрными, как сама бездна глазами.

Диалей задумчиво провёл пальцами по своим губам и пристальнее взглянул в глаза ночной гостьи.